Валерий Рыжков - Белая обитель

Словина раздражали псевдонаучные представления доктора Вечерского, но вопрос без ответа решил не оставлять.

– Вы читали Павловские Среды?

– А как же, читал, слишком обстоятельны эти профессорские рассуждения о проблеме сна. Неубедительно и скучно чтение этих «сред» в выходные дни.

– Может быть, но в них есть суть или даже соль учения. Учение выдержало проверку временем.

– Учение было одно, а учеников подвязалось к этому тьма, – с иронией заметил Вечерский, – особенно диссертантов.

– Но это нисколько не принизило имя великого ученого, бунтаря в науке. Он если и заблуждался, то это было искренно, если он был по-человечески не прав, то глубоко раскаивался.

– Что же он не замечал своекорыстных людей вокруг себя, которые прикрывались его же павловской фразеологией, сметали с научной стези генетиков, тех, кто имел предвидение будущей медицины в кибернетике. Это не просто заблуждение, не просто профанация, это научная диверсия в отношении прогресса человечества.

– Время было такое, – горько заметил Словин, – но благоразумие восторжествовало.

– Теперь догоняем!

– Догоним и перегоним, наш ученый – он по всему миру востребован. Павлов остается для всех нас духовным отцом, который отдавал себя служению науки и вымостил дорогу через эксперимент, предвосхищая открытия новых законов природы. Мы должны быть не просто эклектиками и брать то, что удобно для нас в практическом обиходе, а скорее толерантными, терпимыми друг к другу. Прежде всего, не предавать учителя.

Разговор на этом оборвался. Зимин взял историю болезни и записал развернутый клинический диагноз, готовя пациентку на выписку. Теперь оставалось тактично подготовить её к выписке из больницы. Выписка для пациента – это почти прощальный школьный звонок, когда вот бы ещё задержаться на один день, и тогда окончательно разрешатся все проблемы. Но… Пациентка не может подать апелляцию в высшую инстанцию, потому что лечащий врач для неё и есть последняя инстанция, где он выступает уже не как адвокат, а как судья. И все-таки выписка – это минута свободы от стереотипа больного, в образ которого погружаешься против своей воли и наконец телом и душой освобождаешься от сомнений и болезненных тревог.

– Виктор, ты не забыл – сегодня репетиция нашего праздничного «капустника», – сказал Вечерский.

– Помню, не забыл, – не поднимая головы, произнес Виктор.

После трех часов пополудни в ординаторскую вернулись с обходов врачи. Теперь они просматривали истории болезни и торопясь дописывали дневники наблюдений. Отработанные истории болезни забирала дежурная служба медсестер для снятия назначений на следующий день. Это конвейерная работа отслеживалась по системному компьютеру.

В первые и последние годы врачебной практики раздражают типовые и сухие записи, а на академическую запись катастрофически не хватает времени. У Зимина через три года практики и внешнего совместительства в других лечебных учреждениях выработалась виртуозность по описанию сути болезни. Пришло чувство меры, что и определяло, когда и как необходимо подробнейшим образом описывать нюансы болезни.

Виктор подошел к окну. Березовая аллея стояла перед его взором. Начинало по-осеннему рано смеркаться. Он сунул руку в карман, вытащил сигаретную пачку, открыл и закрыл. Виктор бросил курить, но дежурную пачку держал в больничном халате.

Это был след его студенческой привычки.

В ординаторской собрались врачи. Предстоял административный обход.

Врачи еще раз просматривали истории болезней. Обход администрации отличался от профессорского обхода тем, что профессор рекомендовал, вносил поправки в лечение, а административный обход вносил коррективы по ведению историй болезни и обязательно подводил итоги с оргвыводами. Без оргвыводов, вроде, как и порядка не бывает. И всегда маленькие начальники указывали пальцем вверх, произнося магические заклинания, что там могут и не понять либеральных отношений к подчиненным.

– Лучше бы наша администрация исправляла наш быт, – подтрунивал Вечерский.

– Больного перевезти на консультацию – от нашего завгара машины не добьешься, – поддержал Седов. – То бензина нет, то на ремонте. Протянуть бы их всех в нашем капустнике!

– Говорить против ветра, как и плевать, осторожность иметь надо, – проговорил увещательным голосом Словин.

– Мокрый, дождя не боится, – заметил Вечерский.

Словин достал термос, налил себе чаю на один глоток, предложил коллегам. Все вежливо отказались. Вошла старшая медсестра. Её наманикюренные пальчики свидетельствовали об определенном, несколько привилегированном положении в отделении.

– Господа, получите квитанцию на зарплату! – она протянула ведомость докторам, – и ещё: сегодня обход отменяется, прибыла комиссия из городского управления.

– Это что – аванс? – спросил Седов.

– Пособие, – бросил реплику Вечерский. – Ретивому врачу работы вдвое, а зарплата на заплаты в семейном бюджете.

– Вот я молодой специалист, шесть лет жил на стипендию, подрабатывал санитаром на «скорой помощи» и был тогда заметно побогаче, – Коля Седов повертел перед собой лист платежной ведомости.

– Надо было оставаться вечным студентом, – иронично заметил Вечерский.

– В институте на второй год не оставляют, к сожалению. Для меня нет разницы, что аванс, а что получка, от перестановки сумма не меняется, я весь в профессии, если даже платить не будут, то буду просто служить врачом моему Отечеству, – отчеканил Николай, чем вызвал смешок у коллег.

– Подальше положить, чтобы случайно не растратить на кино и рестораны, – острил Вечерский, – и главное не отдать заначку!

Старшая медсестра ушла с чувством удовлетворенного любопытства. Словин подошел к Зимину.

– Я видел Веригину, она сегодня в какой-то тревоге, обратите на неё внимание, – посоветовал ему Словин. Зимин не хотел повторно заходить к этой пациентке. Но он верил авторитетному врачу, особенно в его знания, помноженные на интуицию.

…Он пересилил себя, осознавая, что может и заблуждаться, но как у врача у него нет права на ошибку.

В палате Веригина сидела на кровати, свесив худые ноги, зябко поеживалась, так что и махровый халат её не согревал. Обострение хронического процесса щитовидной железы давало о себе знать даже внешними симптомами: глаза навыкате, с лихорадочным блеском, в голосе раздражение и мелкая дрожь в кончиках пальцев.

Как только Зимин вошел, она начала свой шекспировский монолог – быть или не быть.

– Вот я и схлопотала старость в одиночестве, – она сделала жадный вдох. – У меня было двое мужиков, официально, так может быть и больше. Про первого ничего не скажу, тот роман у меня был по молодости. Второй был любовник, но он был мне в последние десять лет как муж. У него жена – кувалда. Конечно, у него в жизни всё было швах – по всем швам. Видный такой мужчина, поедет в дом отдыха или санаторий, крутанет рулем, и всё у него с колес. – Зимин начал раздражаться на пациентку, которая смешала медицинские, социальные проблемы, теперь решила обсудить сексуальные, но она продолжала изливать свои переживания. – Но он, как человек, я скажу, не тонкой организации чувств. Я ему как любовница тоже не подарок. Это представьте себе, доктор, жена его стерва, а я неврастеничка. Он со своей женой годами не спит. Его кровать дома переместилась ближе к коридору. Затюкали его как мужика. Молод месяц, но не всю ночь светит.