Александр Рей - Клубок 31

Я не знал, ЧТО ЭТО. Я не понимал, ЗАЧЕМ ОНО МНЕ ВООБЩЕ НУЖНО! Я вообще ничего не понимал. Но глядя на небольшой красный клубок, я видел в нем силу и власть прошлого, с которыми мне нужно было научиться мириться и совладать.

Сила и власть…

Что с ними сейчас делать?

Для начала нужно разобраться, как этот клубок оказался у меня и зачем он здесь? ЧТО все-таки произошло до того, как я очутился там же, где все и началось – на моей кровати, в моей квартире, в коконе, созданном мной?

Только я, зябкость, спокойствие, непонимание и… маленький красный клубок остались после моей смерти.

И, все-таки, я умер?

Нет, я только что родился…

В прошлой жизни я работал психотерапевтом.

Каждое утро, естественно кроме выходных, я совершал все необходимые ритуалы – застелание кровати, чистка зубов, умывание, бритье, завтрак – в строгой последовательности. Это была привычка, и нарушить ее я мог позволить себе только в выходные. С каждым пройденным этапом, ставя себе пунктик о выполнении, я как бы просыпался и, ободряясь, говорил: «Так, начинается новый рабочий день. Очнись!». После выполнения всех необходимых ритуалов, уже свежий и полный сил, я отправлялся на работу.

До психиатрической больницы было около часа езды. Маршрут всегда был однообразен и до тошноты предсказуем. С начала я втискивался в вечно переполненный троллейбус. Спустя минут 15, помятый со всех сторон и уже еле живой, выползал в центре города, на большой транспортной развилки, через которую проходили почти все маршруты города. Следом пересаживался на автобус, идущий до самой окраины, и еще более плотно забитый людьми. Поэтому достаточно часто приходилось сражаться, распихивая неугомонных бабулек с кошелками и скалоподобных заводских трудяг, за место в транспорте и, следовательно, за своевременный приход на работу.

Поначалу, когда я только ступил в свою трудовую жизнь, вечная толкучка и ругань пассажиров меня жутко забавляли. Еще бы! Каждый день, в час пик, бесплатные американские горки! Но спустя пару месяцев я стал замечать, что духота и скованность, за которую я плач у , а мне дают билетик, начинает меня раздражать. И единственное о чем мог думать по дороге – это когда я, наконец-таки, выберусь из этого тесного Ада.

Еще через некоторое время у меня начало возникать ощущение, стоило только открыть глаза и оглядеть окружающих меня людей, будто я единственный живой в царстве Аида. Пустые, безжизненные лица, по привычке, обрекающие себя на движение к ненавистной работе, наступали со всех сторон – умершие еще при жизни.

Еще чуть-чуть и такие мысли перестали меня волновать. Видимо я стал таким же. Но поездки все равно меня утомляли.

В конце концов, решение было найдено – я купил себе маленький МП3 плеер, служивший мне своего рода защитным костюмом, позволяющим за счет музыки и размышлений отгораживаться от всего этого дорожного хаоса. Музыка захватывала мои мысли и позволяла погрузиться глубоко в себя, туда, где я уже успешен, богат и езжу на своей машине, а не в воняющем смесью перегара, пота и дешевого одеколона автобусе. Чувствуя в очередной раз как «прелести» дороги вызывают подкатывающие к горлу ощущения тошноты, я брался за моего спасителя – чудо современной техники. С наушниками в ушах и музыкой в голове дорога до больницы переживалась легче.

Лечебница находилась почти на самой окраине города, там, где начинались сосновые леса и жило мало людей.

Вопреки общесложившемуся мнению территория психушки ничем не отличалась от обычного медгородка – с десяток двухэтажных зданий из белого кирпича, высокие сосны и ухоженные клумбы с цветами.

Большинство людей, приходящих сюда чтобы получить справку «На учете не состоит», необходимую при приеме на работу и получении водительских прав, чаще всего остаются разочарованными. Обычно беря с собой для большей храбрости кого-нибудь из друзей, люди, ступившие на территорию больницы, бояться картин, нарисованных их воспаленной, вследствие чрезмерного просмотра голливудской белиберды, фантазией. Но они не оправдываются – ни тебе гигантов, с выпученными безумием глазами, ни больных, дружно шагающих в смирительных рубашках и при первом удобном случае кидающихся на тебя, бешено вопя и брызгая слюной перемешанной с пеной.

Максимум, что появившиеся на территории могут увидеть – это мирно подметающих, и так уже чистый асфальт, людей, в однообразно-серо-бесцветных рубашках, просящих закурить у каждого прохожего, да лица, торчащие из-за зарешеченных окон, бурчащие себе что-то поднос.

Хотя, может я просто уже к этому привык, и не обращаю внимания, а для кого-то такой поход оборачивается полным кораблем впечатлений.

Мое отделение находилось в первом корпусе, расположенном ближе всех к воротам.

Весь первый этаж занимало 15-ое детское отделение, где я собственно и работал. Соседями сверху было 16-е платное, где лечили от легких неврозов и нервных срывов. Пациентов 16-го отделения можно было всегда встретить оккупирующими лавочки возле общего подъезда и пускающими бесчисленные клубы сигаретного дыма, создавая подобие тумана.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я могу ответить на вопрос, который задавал себе после увольнения достаточно долго: «За те годы, что проработал психотерапевтом в больнице, я больше приобрел или потерял?».

Ответ: «Я не знаю!».

Я не знаю, чего было больше, взлетов или падений, успеха или неудач. Не знаю, правильно ли я сделал, что оказался там.

Раньше бы я сильно парился, изводил себя, задавая вопрос «А что если?». Короче, занимался тем, что, в общем, называется «эмоционально-моральная мастурбация». Бесконечный перебор всевозможных вариантов исхода и анализ, анализ, анализ… Крыша может съехать!

Благо, теперь этого нет, благодаря отцу. Он мне когда-то сказал:

– Любое решение, которое ты примешь, будет единственно правильным и верным.

– Почему? – я совсем тогда не понял этого утверждения.

– А потому, что ты не знаешь, как бы было, сделай ты другой выбор, – ответил папа и принял выражение лица мудрого аксакала. Я тогда все равно ничего не понял, ведь мне было лет 10–11.

Фраза же запомнилась, не смотря на кажущуюся бессмысленность и сложность, и стала одним из жизненных кредо. (Жаль только, что для отца сказания им фраза ничего не значила.)

Поэтому, зная, что я поступаю правильно, ничего не остается делать, как быть благодарным за опыт.

В то время, в моей совсем еще детской голове помещались огромные весы, на которых я постоянно взвешивал тщательно отобранный и отсортированный товар – правильные или вредные поступки, слова, встречи…

Теперь этого нет.