Александр Крыласов - Закодированная Россия

– ООООООО! – рычал удовлетворённый самец, в порыве страсти выскочивший на балкон и вздымая руки жестом счастливых болельщиков.

– ААААААА! – вторила ему песочница.

Не сдержав нахлынувших чувств, Витёк мощным обезьяним прыжком, вскочил на перила, ухватился за бельевые верёвки и стал исполнять нечто вроде присядки.

– ООООООО! – неслось из его лужёной глотки.

– ААААААА! – не сдавались мужики.

И вдруг, на самой высокой ноте, Витюха, не удержав равновесия, покачнулся и сковырнулся вниз.

– ААААААА! – завопила уже вся детская площадка.

Но Витёк, извернувшись жилистым телом, намертво вцепился в балконные прутья, и, суча тощими ногами, стал перелезать обратно. Его розовые в белый горошек трусы победно развевались, мощно вздымаясь спереди.

– ООООООО!!! – звенело над домом.

И тут как по команде из всех подъездов выскочили женщины, с криком и бранью, хватая своих суженых за воротники и таща их исполнять просроченные супружеские долги. «Ничего себе денёк начинается. Кафка отдыхает», – подумал Сева, привычно шифруясь в тёмные очки и бейсболку. Подойдя к метро, он застал такую картинку. Лохматый бомжик, непонятного возраста, сидел на коленях перед лужей и брился одноразовым станком. А рядом стая его сотоварищей оккупировала поливальную машину, требуя у водителя их окатить. Водила мотал головой, не соглашаясь. Тогда, очевидно главарь, убедительно достал из кармана шило и покрутил у носа упрямца. Шофёр без лишних слов полез в кабину. Напор воды был настолько мощен, что клошаров отбрасывало на несколько метров назад, но они как герои стояли насмерть. Свежепобритый бомжик, чувствуя, что может не успеть, тоже побежал под холодный душ. Через пять минут всё было кончено. Мокрые до нитки бродяжки неумело построились и засеменили по улице.

– Мужики, а вы куда? – спросил их водитель

– На биржу для труда, – срифмовал главарь

С бродяжничеством тоже покончено. Перед дверью модного тур агентства разворачивалась настоящая баталия. Очевидно, семейная пара, ругалась так, словно они были в глухом лесу, и вокруг не клубился и нёсся бесконечный поток людей. Одеты они были не просто хорошо, чувствовалось, что каждая мелочь здесь из бутика, начиная от запонки на его рубашке и заканчивая заколкой в её волосах. Матерились они, правда, как в Севином дворе.

– Я не поняла, козёл, мы что, не летим на Мальдивы?

– Да на хрена мне эти Мальдивы, если там выпить нельзя.

– Там такие бангалы, такие пальмы, – платиновая блондинка мечтательно закатила глаза. Судя по «бангалам» это была редкая дура.

– В гробу я видел эти пальмы. Если бухать нельзя, мне вообще ничего не надо! Вообще ничего! Поняла!

– Ну ладно успокойся. Не хочешь на Мальдивы, купим коттедж, обставим его и будем пати устраивать.

– Не хочу коттедж. Вообще ничего не хочу – капризничал холеный тридцатилетний мужчина, но что-то в его голосе заставляло поверить несуразным словам.

– Ну, ты же сам так хотел коттеджик.

– А теперь расхотел. Зачем он мне? Я думал друзей туда приглашать, партнёров. В баньке попариться, водочки попить. А сейчас что, икрой там давиться, в бильярд на сухую играть? О чём говорить? Чего делать? Нам же не нажраться надо, хочется расслабиться, оторваться. Мы же не виноваты, что у нас всё на алкоголе замешано. А если спиртного нет, всё остальное теряет смысл.

– Ну и не надо твоих противных друзей приглашать. Давай лучше моих подруг пригласим. Вот они обзавидуются.

– А давай ещё тёщиных подруг позовём. Вот зависти-то будет.

– Давай. Только Веру Сидоровну не надо, от неё потом пахнет.

– УУУУУУ! – завыл холёный, – Свет, ты юмор понимаешь?

– Понимаю, а при чём здесь юмор? Ты хочешь на Аншлаг билеты купить?

– Я тебя задушить хочу. Давно уже хочу, прямо со свадьбы.

Блондинка захлюпала носом.

– Ладно, Свет, извини. Не хотел тебя обидеть. А давай я на тебя фирму подпишу? Будешь всем заправлять, а я отдохну, произведу, так сказать, переоценку ценностей.

– Я не умею деньги зарабатывать. Я только тратить могу, – отбивалась, как могла блондинка.

– Да там и делать ничего не надо. Главбух и гендиректор все вопросы решают.

– Не буду. Ни за что! – по-прежнему, артачилась боевая подруга.

– Ну, тогда и я не буду. Гори всё огнём. Раньше хоть бухнёшь, стресс снимешь. А сейчас что? Чем стресс снимать? Зачем вообще за этими деньгами гоняться? Чтоб твои подруги обзавидовались, под пулями ходить, сутками из офиса не вылазить? Не буду ничего делать. Залягу на диван. Клёвые мужики на дороге не валяются. Клёвые мужики валяются на диване.

Сева шёл, удивляясь переменам в городе. Улицы были чистыми и свежеполитыми. Телевизоры и динамики, ещё позавчера усеявшие весь город, пропали, как будто их и не было. В метро, автобусах и трамваях не пахло перегаром. Никто не наклонялся к тебе, дыша сивухой, и не пытался вытереть сопливый нос о твоё плечо. В метро, наконец, закончилось засилье бомжиков, когда зловонная парочка оккупирует, бывало два боковых диванчика и лежит себе, вольготно почёсываясь, а пугливое, принявшее утренний душ большинство, жмётся, зажимая носы, в дальний угол вагона. Пропали девушки с лицами ангелов и с обязательной бутылкой пива в руке. То есть, девушки-то остались, пиво исчезло. Это был несомненный плюс. Но где плюс, там есть и минус. На дорогах Сева заметил странных гаишников. Они были в «бутербродах». «Бутербродами» как известно, называют людей, которые за определённую плату на груди и спине носят вывески, рекламирующие определённый магазин или товар. Только на этих вывесках было написано: «ищу новую работу».

Наконец-то водилы, проезжающие мимо могли оторваться.

– Эй, гундосый, а что ты можешь, кроме как бобоны стричь?

– Эй, командир, что жена зимой без шубы останется? Ничем не могу помочь. Четвёртый день как стёклышко.

Менты тихо матерились, но поделать ничего не могли. Всеобщая трезвость сильно ударила их по карману. Вторая категория людей, которым Сева нанёс удар кинжалом в спину, были его коллеги, врачи-наркологи. Этим хоть вообще караул кричи. Гаишникам проще, всё равно до чего-нибудь довяжутся и детишкам на молочишко насшибают. А похметологам что делать? Сева по этому поводу страдал. С другой стороны, как ветеран наркологии, он понимал, недели две народ будет в прострации, а потом быстро пересядет на наркоту. Имеется ввиду молодёжная часть аудитории. Молодняк станет втрескиваться, переться, нюхать, пыхать, в общем, торчать. Старшему поколению будет сложнее. В возрасте 40–50 лет трудно менять привычки. Из своей практики Сева знавал такие случаи, но они были, как правило, единичны. Есть такое понятие – эмоционально зависимый возраст. Что ты делаешь в возрасте с 15 до 18 лет, то и будешь делать всю оставшуюся жизнь. Если ударял по пиву, то пиво останется твоим любимым напитком. Если курил анашу, то при любой возможности будешь забивать косячок. Если слушал «Аквариум» и «ДДТ», то переманить тебя на «Ласковый май» практически невозможно.