Нина Еперина - Грех совести

Она бы не боялась будущих пятидесяти пяти и с размером надеялась сразиться с победой для себя, если бы не он, ее Саша! Он был рядом, а она все время оказывалась впереди под наглыми, рассматривающими взглядами окружающих, на фоне его молодости, лезущей людям прямо в глаза. Она должна была привыкнуть к людским взглядам за то время, которое они были вместе, но этого никак не получалось. Вначале они даже возбуждали ее и заставляли бравировать близкими отношениями, целуя его на виду у наибольшего количества народа, но потом стали раздражать. Хотя до сих пор еще сохранилось что-то детское и взрывное в ее внутреннем настроении. Иногда очень хотелось сделать что-нибудь назло всем, назло этому толстому дядьке, всему этому ресторану вместе с разномастной публикой в нем и выкинуть что-нибудь эдакое, супервызывающее!

«Он мой! Мой! – думала она, и эта мысль просверливала ее мозг до дыр, до желания крикнуть именно сейчас и очень громко всем им. – Я его завоевала! Я рядом и еще не старая! Я просто поспелая! И любит он меня-а-а! Целует меня-а-а! Не вас, а именно меня-а-а! Накось! Выкуси!» – И оставалось только подкрепить слова неприличным движением левой руки по сгибу правой, а правой – снизу и вверх кулаком вперед на весь ресторан: «ХА!» Любимый жест американских «рэмбо»…

Долгий поцелуй закончился. Они сели на свои места. Алла быстро и цепко провела глазами по всему столу, хотела сразу ухватить взглядом реакцию гостей. Гости реагировали по-разному, но все с завистью. Все! И ее подруги, которые назывались так, но на самом деле ими не были, и его друзья, которые были не только не друзьями ей, но самыми настоящими врагами. Вот уж кто никак не хотел понять и принять их брак, так это его друзья. На их лицах была написана и досада, и жгучая ненависть к этой старой, чуждой их кругу общения бабе. Она это понимала и чувствовала. Она не обижалась на его друзей, оправдывая их сама перед собой.

Заиграла музыка, и гости дружно отреагировали, зашевелились, зашептались. Это был вальс. Всем было понятно, что должен быть «вальс молодоженов». Слово взвеселило публику, стол ехидно и потихоньку подхихикивал. Она сделала вид, что не понимает «юморной» обстановки, подхватила шлейф длинного, бледно-розового платья и подала руку в длинной, выше локтя, розовой перчатке, молодому мужу. Они вышли в самый круг ресторана на всеобщее обозрение. Она положила правую руку чуть выше его локтя, как бы держась за него. Для нее это было удобно и невысоко, отчего появился простор, позволявший ей прогибать талию на поворотах и скользить в вальсе, держа шлейф перекинутым на левой, вытянутой руке. Они закружились в медленном танце. Он танцевал хорошо, скользил, именно скользил плавно по паркету и вел ее очень уверенно. Она представила их со стороны, и ей казалось, что па вальса должны были получаться элегантными и красивыми…

Они танцевали только вдвоем в самом центре танцевального круга, медленно вальсируя и глядя в глаза друг другу. Она старалась танцевать на цыпочках, как в вальсе-бостоне, чтобы быть выше и стройнее. Он улыбался ей милой и очень доброй полуулыбкой, которая чуть морщила его нос, прямо около ноздрей, чуть сверху прокладывая две смешные складочки, милые морщинки и выявляя на щеках две маленькие ямочки. Эта улыбка, от которой и глаза его тоже начинали сверкать лучезарными искорками, всегда вызывала у всех ответную улыбку. Его аккуратный, прямой носик превращался с этой улыбкой в носик маленького мальчика, который принес гостю игрушку, ковыляя по ковру, как того просила мама, и теперь улыбался от восхищения, исходящего от гостя ему, правильно исполнившему мамину просьбу. Морщинки были такими чуть заметными, такими милыми и наивными, что всегда умиляли ее и заставляли в ответ распахиваться всей душой навстречу его доброте и теплу. А ямочки дополняли красоту лица еще и молодостью. В эту необыкновенную улыбку она и влюбилась сразу же, как только увидела в филармонии, на чердаке, где у него была импровизированная мастерская, а заодно и дом.

– Ты довольна? – тихо спросил он. – Я сделал все так, как ты хотела. Хотя мне лично все эти гости до фени. И ресторан тоже.

– Очень довольна! Назло всем!

– Смешная ты, Алла, честное слово. Плюнули бы на все эти показушные дела, посидели бы дома в своем кругу, как люди. А то светимся тут на виду у всего кабака в таком экзотическом виде. И зачем ты надела именно это платье? Розовое?

– Потому что именно так нужно!

– Почему именно нужно?

– Так мне было предсказано. И кабак, и это розовое платье.

– Ты хочешь сказать, что кто-то тебе все это уже предсказал?

– А как будто нет! Это было такое своеобразное дежавю как бы во сне! И именно розовое платье, и именно на виду у всех! И чтобы всех завидки задавили.

– Вот и задавили. Видишь, как они на нас смотрят? Так бы и удавили!

– А пускай попробуют! Особенно твои. Моим-то по барабану, они по-другому завидуют, а вот твои… точно бы удавили или хотя бы покусали тебя, а уж меня…

– Мы с тобой оба ненормальные. О чем мы говорим во время вальса? А должны говорить о чем? – Он опять улыбнулся своими морщинками и ямочками, опять наклонился и поцеловал прямо в губы, и она опять почувствовала жгучее желание, именно такое, которое не давало ей быть от него на далеком расстоянии. Только на самом близком. Только вместе! Только рядом!

– Рядом я сказала! – шутила она на его замечания про ниточку и иголочку…

Вальс закончился. Она специально сделала глубокий реверанс Саше при всех гостях, подхватила его под локоть и гордо прошествовала на свое место во главе стола. Толстый господин тут же продолжил пялиться на нее во все глаза. Вопрос так долго висел у него на языке, что должен был сорваться вот-вот, она чувствовала его почти физически. И он сорвался. Господин протянул рюмку, чтобы чокнуться именно с ней, подмигнул одним подкосевшим глазом, подался вперед через стол и с мерзкой, похотливой улыбочкой тихо, но нахально спросил:

– Нет! Ну скажи! Как ты нашего Санька захомутала? А? У него было баб столько, сколько в этот кабак не влезут, даже в соседний дом, а женился он на тебе. Сознайся, а? Подсыпала что-то? Да?

– А я ему менструальной крови в шампанское подлила! – сказала она шепотом, тоже привстав из-за стола навстречу Степану Васильевичу, тоже подмигнула красноречиво глазом и чокнулась. – Хочешь, и тебе накапаю? Будешь потом за мной по всем подворотням скакать! – Она постучала двумя пальцами правой руки, с длинными, наманикюренными ногтями, по столу, отбивая конный марш и показывая ему, как он поскачет по подворотням. – А вообще я бы тебе советовала помолчать! Если ты еще что-нибудь скажешь, а тем более меня оскорбишь, я засуну тебя в черную-черную вагину. Я это уме-е-ю! – сказала очень зловещим голосом окончание фразы, прищурила один глаз и покачала головой, сделав зверскую рожу.