Коллектив авторов - Альманах «Литературная Республика» №2/2013

За столом белизны белой белый,
Кровоточит душа, будто рваная рана.
Ты права, разорвав ее. Очумелый!
Уж не видеть девичьего нежного стана.

Волочился, забрызгав мрамор пола рубином.
Сердце глохнет, по нервам пилой разрывая.
Гном, козявка, считавший себя исполином.
И за это сейчас отползаю, страдая

Прочь, на волю, под дождь, под горячие струи,
Что, как лед, отшипев, отыграв, испарились.
Ты не вспомнишь меня ни нарочно, ни всуе.
Не цвели, не опали и не влюбились.

Если жизненных благ мы желаем всех разом
и не очень-то ценим дареный нам разум,
если нет на душе неизраненных мест,
если духом упал, – полагайся на крест.

Только вовсе не думай, что тихо на попе
на Земле отсидишься, как заяц, в окопе.
С каждым годом бесспорней теперь для меня:
в битвах духа за веру – мой щит и броня.

За кордонами сна – мы, не зная покоя,
остаемся солдатами вечного боя.
Коль опустится мгла на царя или смерда,
умирают тела, а надежда – бессмертна!

Ночная тьма раскинула свой плед,
и звезды мелким бисером повисли.
Какой пустяк – десяток тысяч лет
и километров – для полета мысли.

Люблю с Луны за небом наблюдать.
Глазеть на марсианские закаты.
До фараонов мне рукой подать,
и два шага до ложа Клеопатры.

Во всех мирах живет моя родня:
Архангелы, волхвы, и злые дэвы.
Запретный плод заманчив для меня,
и сам я – плод грехопаденья Евы.

Чем дольше провожаю птиц на юг,
чем ближе мой ночлег в землянке тленной,
тем глубже я себя осознаю
частицей многополюсной Вселенной.

Погасли звезды-фонари
и там, где чуть светлее высь,
наносит акварель зари
рассвета солнечная кисть.

А темно-синий грунт небес
стекает, тая, за бугор,
и оживает спящий лес
под петушиный переспор.

Туман восходит от земли —
поплутовал – и был таков,
а в розовеющей дали
плывут пастилки облаков.

Вселяя радостный кураж
в людские сонные сердца,
рисует утренний пейзаж
рука Небесного Творца.

Как видно, и Творец влюблен
и в эти росы на траве,
и в этот птичий перезвон
в размытой солнцем синеве.

На небе росчерк журавлиный
отметкой осени завис,
прощальный крик, тоскливо-длинный,
на хмурый дол роняет высь.

Леса уже полунагие,
и летний жар помалу стих, —
и вторит птичьей ностальгии
багряных листьев белый стих.

Я, как открытые страницы,
читаю тихий листопад, —
и век серебряный мне снится,
а звоны сердца – как набат.

Умножая беды и невзгоды,
земли пашен обращая в сушь,
в перестройке матушки-природы
мы дошли до перекройки душ.

И не можем выполоть никак
в гуще насаждаемых иллюзий —
розово-оранжевый сорняк
экспорта ползучих революций.

Сколько Бога за страну ни молим,
как ни охраняем – все равно
сеют на исконно русском поле
чье-то чужеродное зерно.

Каким себя ни прикрывай мы платьем,
как лихо перед кем-то ни пляши —
мы за ошибки неизбежно платим:
кто золотом, кто – муками души.

И все же нам, порой, хватает дури,
и мы ничуть не дрогнувшей рукой
меняем на немыслимые бури
стабильный и размеренный покой.

Когда меня избавят от экстрима,
тогда, кто знает, может быть и я
смогу представить, как невыносима
обыденная легкость бытия.

Если мчаться по жизни, зажмурив глаза,
ощущая затылком дыхание зверя,
то тебя уже вряд ли отпустят назад —
этот каменный лес, эти джунгли безверья.

Если страх наложил на сознанье печать,
не тоскуй, унывая, что песенка спета:
если здравым рассудком пути освещать,
наши страхи, как совы, сбегают от света.

Надо голосу сердца почаще внимать,
не стесняясь будить молчаливую совесть,
и как Волю Всевышнего в дар принимать
с благодарным смиреньем – и радость, и горесть.

И снова в раздумьях у самого края
Вдыхаю опасность неосторожно —
Вполсилы отныне я жить не желаю,
Полчувства для радости невозможны…

Застыл у обрыва цветок одинокий,
Такой же как я – доверяющий солнцу.
Природа не сможет к нему быть жестокой,
Поэтому слабость на храбрость способна.

А ветер срывает вуаль равнодушья,
Такой же как я – непокорный бродяга —
Смахнет вереницу сомнений ненужных
И крылья свои мне в подарок протянет.

Тогда полечу я по самому краю,
Презрев шепот разума полусонный,
Дорогу к мечте с полувзгляда узнаю
Полжизни отдав за любви невесомость…

Венчая осень жизни трудной,
Сединами облачена,
На троне восседала Мудрость,
Что подданным всегда нужна.
В ее устах – отвага правды,
Открытье смысла бытия,
Здесь нет лукавства и коварства —
Лишь истины течет струя.
В служанках у нее – Наивность,
Доверчивая как дитя,
Ценя чудес природы дивность,
По жизни движется шутя.
Советами своей царицы
Девица по уши сыта,
Недаром по ночам ей снится
Живых событий суета.

Бесстрашно падает Наивность
В ошеломляющий поток
Обмана, шалостей невинных,
Что повседневность нам несет,
И, встретив разочарованье,
Вновь проливает море слез,
В объятьях Мудрости страдая,
Пронзенная шипами роз.
И с опозданьем вспоминает
Предупрежденья госпожи,
Что разбивается фонарик
Иллюзии, встречая жизнь.

Но, порицая глупость девы,
Грустит царица о судьбе,
Что наделила знаньем вредным,
Не дав почувствовать предел
Внезапных вольных увлечений
И нежности хмельной любви,
Предаться страсти откровенно
И болью сердце оживить.
И плачет от бессилья Мудрость,
Завидуя служанке в том,
Что с легкостью живет бездумной,
Дыша отчаянной мечтой.

Проходит жизнь, ее не выбираю.
Мне место уготовано одно.
Смирился я, с него не удираю,
И это продолжается давно.

Работа, дом, скандалы, пересуды,
Заботы и проблемы без конца.
Обрыдла мне сверхзначимость посуды,
Обманы и интриги наглеца.