Виктор Горбачев - Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести

Император Николай Первый, в отличие от своего предшественника Александра Первого, отнюдь не был деспотом и кровопийцей. Он покровителствовал многим писателям, поэтам и деятелям искусств, и они платили ему тем же.

Тут дело в другом. В силу своей всегдашней государственной загруженности император, разумеется, не мог уделять Пушкину много внимания. Для таких дел был назначен посредник, начальник третьего (жандармского) отделения царской канцелярии Александр Бенкендорф. А у того были свои взгляды на свободу слова и прочие вольности.

Вот и получилось, что «жалует царь, да не жалует псарь».

Не без ведома Бенкендорфа императору сыпались доносы и «подмётные письма» на Пушкина. Надо отдать должное царю, не верил он им…

Распечатывание писем и прочие аналогичные «шалости» Пушкин целиком относил на счёт цензоров-церберов из ведомства Бенкендорфа, но никак не царя…

«…Не он виноват в свинстве, его окружающем», – пишет Пушкин друзьям.

«…Живя в нужнике, поневоле привыкаешь к его вони, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman. Ух, кабы удрать на чистый воздух!»

Примечательно, что чуть позже аналогичной была реакция и обычно уравновешенного Льва Толстого на полицейский обыск в Ясной Поляне в 1862 году.

«Я и прятаться не стану, я громко объявлю, что продаю имение, чтобы уехать из России, где нельзя знать минутой вперёд, что меня, и сестру, и жену, и мать не скуют и не высекут, я уеду…»

«Попрание личной независимости творческих личностей, видимо, возмущало больше всего…» – мнение молодого Чижевского, конечно, было субъективным…

Через двадцать лет новая власть даст ему почувствовать это в полной мере…

А осенью 1826 года только что прощённый Пушкин из своей ссылки в Михайловском попадает «с корабля на бал» в Москву. В разгаре торжества по случаю коронации… Глаза разбегаются от обилия красавиц в роскошных нарядах. Куда там крепостным девкам!

При встречах с женщинами Пушкин мгновенно загорался, но так же быстро и погасал. Несколько раз его непомерная чувственность брала верх над разумом и, желая обладать очередной прелестницей, он готов был делать предложение. Господь берёг до поры…

Очередным вихрем налетела на него очередная любовь к красивой шестнадцатилетней девушке с крепким, манящим телом.

Боясь упустить такой роскошный экземпляр, он спешит предложить ей руку и сердце.

Друзья, которые помудрее, резонно считали, что и на этот раз решение приняло его «либидо». Он ведь готов был сойти с ума, если женщина оставалась недоступной.

Слов нет, о шестнадцатилетней Наташе Гончаровой в московских салонах сразу заговорили с момента её первого появления там в 1828 году, как о первой красавице Москвы. А то: сто семьдесят семь сантиметров росту, идеально развитые плечи, грудь и бёдра, уникально тонкая талия, чарующая шея и впечатляще страдальческий лоб. И даже лёгкое косоглазие Натали вполне сходило за изюминку.

«Наташа была действительно прекрасна», – вспоминает её подруга Н. М. Еропкина.

«…Ещё девочкой (она) отличалась редкою красотою… Воспитание в деревне на свежем воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционално сложена, отчего и каждое её движение было преисполнено грации. Глаза добрые, весёлые, с подзадоривающим огоньком из-под бархатных ресниц. Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо её воли, покоряли всех… Место первой красавицы Москвы осталось за нею…»

Тридцать вёрст булыжной, белого камня дороги Медынь-Калуга, казалось, вытрясали саму душу… А иначе – непролазная грязь. И то, спасибо тутошнему Пятовскому карьеру…

Было заметно, что усадьба Гончаровых и сами бумагоделательные цеха знавали лучшие времена. Не ускользнули от опытного глаза потомственного дворянина Чижевского и архитектурные и ландшафные изыски известных зодчих. Чарующий вид на излучину совсем уж русской реки Суходрев даже заставил его замереть…

Много лет спустя этот пейзаж ляжет на одно из его полотен, да только водовороты судьбы смоют его в безвестность…

Наташа была любимицей деда Афанасия, владельца имения, поэтому куклы, платьица и шляпки для неё выписывались исключительно из Парижа. Впрочем, не это, пожалуй, сталось причиной разорения, а беспробудное дедово мотовство.

Поэтому Ташино девичество пришлось на пору задёрганности матери, управлявшей полуразорённым имением, ушибленного на голову отца и того же деда, норовившего при случае поддержать репутацию известного мота.

Девицы Гончаровы рьяно готовились строгой матушкой во фрейлины императрицы. Так бы оно, скорее всего, и сталось, не попадись Наташа на глаза Пушкину. Жгучее желание обладать такой красотой, как и следовало ожидать, и привело к предложению руки и сердца.

Он понимал, что ему нечем увлечь и заинтересовать её, было очевидно, что она к нему равнодушна.

«Только привычка и продолжительная близость могут доставить мне привязанность вышей дочери», – писал он будущей тёще.

«…Я могу надеяться со временем привязать её к себе, но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться. Если она согласится отдать мне свою руку, то я буду видеть в этом только свидетельство спокойного равнодушия её сердца. Но сохранит ли она это спокойствие среди окружающего её удивления, поклонения, искушений?

…Не явится ли у неё сожаление? Не будет ли она смотреть на меня как на препятствие, как на человека, обманом её захватившего? Не почувствует ли она отвращение ко мне?»

Как в воду глядел…

Венчание Пушкина и Натали в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот происходило нервозно, с паденим колец, погасшими свечами и прочими суеверными знаками…

По свидетельству близких друзей, разочарование у молодого мужа имело место быть уже после первых брачных ночей. Но что характерно: холодность, если не сказать фригидность, Натали вовсе не охладили страсть Пушкина, что для «арапова правнука», само по себе, удивительно.

«Я женат и счастлив… Одно желание моё, чтобы ничего в жизни не изменилось – лучшего не дождусь… Не можешь вообразить, какая тоска без тебя… Жена моя, прелесть…», – из писем Пушкина той поры.

А дальше блеск высшего общества, бесконечные балы в перерывах между родами, унизительный для тридцати лет мундир камер-юнкера и нескончаемый флирт Натали со вся и всеми, от царя до офицера…