Семён Данилюк - Сделай ставку и беги

– Удивительно, шо до сих пор не выгнали, – Листопад запустил в рот очередную горсть. – Усвой один нехитрый совет: нельзя в жизни всё на зуб пробовать – дерьмом объешься. Понял?

– Нет.

– Вот потому и нажуешься его полной мерой.

Иван зыркнул на часы. Заторопился:

– Ладно, после помозгуем, на какоё кобыле твоего Суханова объехать. На бюро райкома опаздываю. Такое занудство, – по три часа воздух перемалывать.

После защиты диссертации Иван вернулся в Перцовский сельхозвуз. Верный слову, данному дядьке, он развернул бурную общественную деятельность и вскорости как молодой перспективный доцент оказался во главе институтского комитета комсомола, а как секретарь крупнейшей первичной организации был избран в состав бюро райкома ВЛКСМ.

– Я тебе, кстати, говорил, что секретарем райкома комсомола у нас Непомнящий? – припомнил он.

– Какой еще?..? Вадичка?! – Антон аж подлетел над кроватью. – Вадичка в комсомоле?!!

– Был Вадичка, да весь вышел. Вадима Кирилловича не желаете?Таким фарисеем заделался, такого патриотизму развел, шо духан аж на километр вокруг. Обещал дядьке по общественной линии поднапрячься, но – чувствую, – на пределе!

Иван механически ссыпал последние крошки в пасть. Спохватился.

– У тебя жрать-то есть чего?

– Больше нет, – Антон проследил за движением его ладони.

Смущенный Листопад заглянул в тети Пашину кухонку. Увы! Холодильник оказался пуст, а на опрятном столике стояло блюдце со сгорбившимся потным куском голландского сыра, на котором сидела муха. При виде гостя муха поднялась и кокетливо закружилась вокруг, – должно быть, соскучилась в одиночестве.

– Ништяк, Ваня, прорвемся, – успокоил его совесть Антон. – Я в стройотряде подзаработал. На днях выплатят. Так что на ближайшие пару недель хватит.

Строить более долгосрочные планы в преддверии экзамена на отчисление Антону казалось бессмыслицей.

Если бы три года назад кто-то сказал Вадичке Непомнящему, что его ждет карьера комсомольского функционера, наверняка схлопотал бы в ответ что-нибудь отвязно – раскудрявое.

Но события в колхозе имени Товарища Лопе де Вега заставили передумать многое. Тогда после бегства Листопада и Негрустуева сутки проблуждал он в окрестностях Завалихи, трясясь от озноба и не смея вернуться в деревню.

В жестоких Листопадовых словах о том, что никому он не нужен, Вадичка углядел главную правду, – не нужен такой, как сейчас, – открытый и искренний. Честный даже в подлости. Хотя что значит «подлость»? На самом деле – та же «честность». Да, он сказал то, что думал: «В минуту опасности надо спасать себя». Но другие-то, не сказав, сделают то же самое. Такой Вадичка остался брошенным и беззащитным. А быть беззащитным оказалось очень неуютно.

Он слыл своим в мире искусства. Мог позвонить знаменитому на весь Союз актеру, чтобы тот оставил ему контрамарку на премьеру, или вместе с модным поэтом войти в зал на его творческий вечер. Вадичку знали, Вадичке не отказывали. «Ты нашей крови», – снисходительно говорили ему, и он этим гордился.

Когда отец упрекал его в связях с богемным отребьем, Вадичка отбривал: «Да последний спившийся актеришка выше по духу твоих партийных холуев.»

И вот теперь оказалось, что признание всех этих людей, перед которыми он заискивал, по жизни ничего не стоит. В минуту реальной опасности никто из них не имел ни власти, ни влияния помочь ему.

А вот отцовские друзья вызволить его из беды могли бы влегкую, одним поднятием телефонной трубки. И ведь в сущности, если задуматься, эти люди немногим отличались от него самого, – такие же корыстные и похотливые. Просто то, что он делал демонстративно, у всех на виду, и это осудительно называлось безнравственностью, другие делали втихаря. И это называлось умением соблюсти правила приличия. То есть они получали то же, что он, оставаясь при этом неуязвимыми.

Увязая по щиколотку в заболоченной осоке, Вадичка осознал, что право безнаказанно топтать других, чего ему сейчас до зубовного скрежета хотелось, необходимо заслужить, и единственный способ для этого – встроиться во властную вертикаль, беспощадно карающую чужих и снисходительную к слабостям тех, кто внутри иерархии. Он не утратил презрения к отцовскому окружению, но иного способа возвыситься над стадной моралью, как стать одним из них, не видел.

Желаете получить Вадичку – лицемера? Так он у нас есть!

По возвращении из колхоза Вадичка отправился с повинной к отцу. Непомнящий-старший не сразу поверил внезапной перемене в непутевом сыне, но на всякий случай дал шанс – отправил инструктором в сельский райком комсомола. И не прогадал.

На удивление легко шалый и отвязный Вадичка преобразился в деловитого Вадима Кирилловича. Не чуждого человеческих страстей, но – контролируемых, не доводимых до кипения. Куртчонку и привычку шланговаться по кабакам он сменил на строгий костюм и тихие радости с активистками на комсомольских семинарах. Поначалу, правда, он чувствовал внутри какую-то раздвоенность. В нем словно поселились два человека. Прежний, Вадичка, нового, Вадима, не уважал и при встречах не раскланивался. Впрочем прежнего становилось всё меньше, а второго всё больше. Вадим ощутил вкус к административной работе и даже почувствовал некий спортивный азарт в стремлении продвинуться по служебной лестнице. Непомнящий-старший не мог нарадоваться удивительной перемене в сыне и, само собой, не оставил его покровительством.

Полгода инструктором сельского райкома комсомола, далее – областной штаб студенческих стройотрядов, а оттуда, – назначение первым секретарем Пригородного райкома ВЛКСМ. И это разохотившемуся Вадиму виделось только стартом. Вскорости ожидался перевод его завотделом обкома с перспективой на секретаря по идеологии. Такой живенькой карьеры комсомол давно не знал.

Но тут звезды, дотоле благоприятствовавшие Вадиму Непомнящему, переменились. При Черненко отца внезапно перевели за Урал – с понижением. И те, кто еще вчера норовили подставить руки под пухлый Вадичкин зад, тужась приподнять его повыше, сегодня не то чтобы вовсе отшатнулись, но – как бы чуть-чуть отодвинулись в сторону.

Как-то сама собой между ним и окружающими возникла легкая отстраненность, как бывает при общении с подхватившим инфекцию. Когда в разговоре больного громко уверяют, что выглядит он совершенно здоровым, но при этом слегка отворачиваются, дабы не заразиться.

Выход подсказал Непомнящий-старший. Близился Всесоюзный съезд ВЛКСМ. Если пробиться на него делегатом, то затем, с помощью отцовских связей, можно будет, не возвращаясь в Тверь, перевестись в Москву. А это перспективы нового, куда более высокого взлета.