Михаил Эм - Бабушка не умерла – ей отключили жизнедеятельность

«Прощай, товарищ! Нам не суждено боле увидеться», – заржало предательское животное, взмывая в воздух, чтобы навеки раствориться в его прозрачной голубизне.

Но перед тем, как навеки раствориться в прозрачной небесной голубизне, чистокровный арабский жеребец пнул меня копытом прямо в промежность, отчего я, о великий из могущественных и могущественнейший из прославленных, скривился от боли и потерял сознание. Подбежавшие ко мне стражники, сочтя мертвым мое изуродованное и неподвижное тело, оставили его в канаве, на растерзание воронам и уличным собакам, среди которых спустя несколько часов я и очнулся.

С неимоверным трудом я дополз до дома, но лекари оказались не в силах восстановить пошатнувшееся здоровье. Моя несчастная мать, надеявшаяся женить меня, чтобы понянчить внуков и правнуков, от горя и переживаний за случившееся вскорости ослабла, заболела и умерла. Похоронив мать, я устыдился своего прошлого недостойного поведения, уволил слуг и, полностью разуверившись в богатстве, продал нажитый бесчестным путем дом, после чего, по протекции вашего отца, о благороднейший из благородных, устроился в гарем евнухом. С тех пор предметом моих мыслей являются наложницы, о которых я по мере своих убывающих сил стараюсь заботиться и прихотям которых потакать.

Такова грустная история о том, как я потерял товарища и стал евнухом.

Калиф: Ты грабил меняльные конторы?

У него вследствие курения заметно улучшилось настроение.

Евнух: Можете отрубить мне голову, о кровожаднейший.

Он тоже повеселел.

Калиф: А что, и отрублю на здоровье, за мной не заржавеет!

Оба прыскают.

Но единственное, чего я не понимаю, так это, почему ты со своей матерью голодал?

Евнух: Мы редко кушали.

Калиф: Отчего же вы не кушали чаще?

Евнух: Нечего было.

Калиф: Странно. Как же вам нечего было кушать, когда городские базары, не говоря уже о бескрайних полях халифата, ломятся от снеди? Мне из дворцовых окон видно. Неужели вы ленились сходить на базар?

Евнух: У нас не было денег.

Калиф: Как же не было денег, если ты голодал, тем самым не тратил имеющиеся у тебя деньги? Уж не тратил ли ты их на какие-нибудь пустые развлечения?

Евнух: О нет, любопытнейший из рассудительных.

Калиф: В чем тогда дело, не понимаю.

Евнух( становясь на колени ): О, величайший из великих, могущественнейший из могучих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Короче?

Евнух: По недостатку ума, я затрудняюсь объяснить калифу.

Калиф: По недостатку чьего ума, твоего или калифа?

Оба смеются.

Евнух: Беда в том, о остроумнейший, что калифы никогда ни в чем не нуждаются.

Калиф: Ну почему же не нуждаются? Что такое бюджетный дефицит, я прекрасно понимаю. Однако никогда не опускаю руки перед трудностями, а всегда поручаю министру финансов во всем разобраться и немедленно устранить причину.

Евнух: Это правильно, о упорнейший.

Задумываются и по очереди затягиваются.

Калиф: Твои слова, евнух, не лишены осмысленности и даже глубины: жизнь простого народа остается для меня тайной за семью печатями. А так иногда хочется оказаться в шкуре какого-нибудь простого визиря или хотя бы звездочета. О торговце или цирюльнике я и мечтать не смею. Еще лучше было бы стать бродячим дервишем, чтобы целыми сутками путешествовать по дорогам, беседуя с сирыми и убогими. Говорят, сам Гарун-аль-Рашид, дабы ознакомиться с народными страданиями, выходил из дворца, переодевшись бедным горожанином. Куда мне до этого прославленного своей справедливостью правителя: не с кем из простого народа даже словом перемолвиться!

Евнух: А вон за дверью стоит стражник, с ним и перемолвитесь.

Калиф: Со стражником?

Евнух: Вы же хотели пообщаться с простым народом, а стражник как раз оттуда, можно сказать, полномочный представитель простого трудового народа.

Калиф: А в самом деле… Эй, за дверью! Стражник, я к тебе обращаюсь.

Слышно, как за дверью кто-то бухается на колени.

Стражник: О, величайший из великих, знаменитейший из прославленных…

Калиф: Стражник, а стражник…

Стражник( из-за двери, тонким дрожащим голосом ): Слушаю и повинуюсь, о непредсказуемый.

Калиф: Отворяй дверь и заползай сюда.

Стражник: Я не смею осквернять гарем своим присутствием.

Калиф: А я повелеваю.

Стражник: А я все равно не смею.

Калиф: Долго тебя еще уговаривать?

Дверь отворяется, и в гарем заползает стражник.

Стражник( чуть не плача ): Велите отрубить мне голову, о справедливейший. Всякому, кто осквернит калифский гарем, следует отрубить голову.

Калиф и евнух переглядываются и хохочут.

Калиф: Ну, отрубить голову всегда успеется. Лучше ответь, стражник, как тебя зовут.

Стражник( запинаясь от страха ): Меня зовут Муса.

Калиф: Значит, Муса… Как ты живешь, Муса?

Муса: А?

Калиф: Как тебе живется, Муса?

Муса: Мне живется хорошо.

Калиф( евнуху ): Что я говорил? Видишь, ему живется хорошо.

( Стражнику ). Муса, поднимайся с колен и садись-ка рядом с нами.

Муса: Я не смею.

Калиф: Прекрати ломаться и присаживайся рядом со своим калифом, то есть со мной. Возьми кальян и кури, ну же. Затягивайся хорошенько. Отлично… Послушай, Муса, я собираюсь потолковать с тобой о жизни простого народа. Скажи-ка мне, Муса, сколько у тебя жен?

Муса: Одна.

Калиф: Как, всего одна? А сколько детей?

Муса: Пятнадцать.

Калиф: Как, всего пятнадцать? Наверное, в твоем доме пусто, как в аравийской пустыне.

Муса: Что вы, о сострадательнейший, мы еле в него помещаемся.

Калиф: Куда еле помещаетесь?

Муса: В дом еле помещаемся, да и то только стоя. Поэтому мне со старшими детьми приходится спать во дворе.

Калиф: Я и не знал, что дети простого народа такие толстые. Евнух уверял меня, что простой народ голодает.

Муса: Что вы, о заботливейший, мы кушаем каждый Божий день.

Калиф( евнуху ): Вот видишь.

Муса: Иногда и дважды на дню.

Калиф: А ты не врешь, Муса? Так, вижу, что не врешь. Быстренько поднимайся с колен и возьми с подноса изюминку. Еще я хотел пораспросить тебя, Муса, о твоей службе. Ты ей доволен?

Муса: О, всемилостивейший…

Калиф: Это же, наверное, так скучно, целыми днями стоять у дверей гарема по стойке смирно.