Борис Берлин - Ню

– Подожди, – она мотнула головой, – У тебя есть выпить?

Она взяла у него из рук маленькую фляжку и сделала глоток. Поморщилась.

– Ненавижу этот сорт виски, черт… Думаю, он умрет сегодня ночью…

– Почему ты так решила?

Она усмехнулась.

– Я знаю своего мужа. Я знала, чувствовала, что он должен это сделать перед самым концом, и он – сделал.

– Что?

Она помолчала немного, сделала еще глоток из фляги и сказала:

– Он признался, что изменял мне всю свою жизнь… Что делал это просто так. Просто так… Что кается…

– А ты? Что?

– Я? Сделала вид, что поверила, как же иначе. Ведь он уверен, что теперь мне будет проще пережить его смерть.

– А это не так?

Она взглянула на него и отвернулась.

– Вы все – идиоты! Господи, какие же вы все идиоты! Ни один из вас, даже самые лучшие из вас не смогут понять, что это такое, когда женщина – любит. Я люблю его, понимаешь ты! Только его – одного. Все вы, все, кто был у меня, все, с кем была я – не стоите его седого волоса. Даже внешне – вы все похожи нанего, ясно тебе! Все, как один…

– Тина, успокойся…

– Заткнись! Ты слышишь, он умрет сегодня ночью! Без меня! Я не услышу, не приму его последний вдох, последнюю секунду его жизни… Сам того не понимая, он лишил меня последнего утешения – быть с ним рядом – сейчас… Он – единственный, кого я любила и люблю, и он не смог понять до конца, что для женщины любовь – не радость, а – страдание… И я вынуждена принять это, только чтобы облегчить ему – смерть. Он отнял у меня последнее, что я могла ему дать. Что у меня еще оставалось. Даже это… ты понял? Все кончается! Все! Всему рано или поздно приходит конец… и только она остается – одинокая, несчастная, никому не нужная – любовь…

Она заплакала…

Назавтра, в восемь утра, ей позвонили из больницы. Она была готова.

Она была – в черном…

Это – вымысел.

В то время, о котором речь, этого просто не могло случиться, а будущее еще не настало. Этого не было.

Но это – правда…

– Говори, я так люблю тебя слушать, я всегда улетал от твоего голоса, от твоих слов… Ну, говори, я услышу…

Восемнадцать мне было очень долго.

Лет, пожалуй, до сорока.

А в сорок я влюбилась.

Так кончилась моя молодость.

Восемнадцать – это когда лежишь на траве, раскинув руки, вдыхаешь в себя небо и думаешь о былинке, которая щекочет тебе сгиб локтя.

И пусть по ней ползет детеныш божьей коровки.

– Или пчела…

А ящерицы отбрасывают серебряные хвосты.

И нет такого слова – завтра.

Потому что сегодня длится вечно.

В этом долгом солнечном сегодня происходили счастливые и грустные события, защищались дипломы, игрались свадьбы, рождались дети, появлялись, исчезали и уходили друзья…

А травинка оставалась. И запах – летний, густой, пряный – был всегда со мной.

И вдруг я поняла, что повзрослела.

Лет в сорок… Пожалуй. И никто не виноват.

– Конечно, никто. А кого винить – бога, судьбу, самих себя? Никто не виноват…

Человек, которого я полюбила, был гораздо старше меня. Банальная история. Эпистолярный роман.

– Красиво звучит.

Вернее, он начинался, как эпистолярный, а в какие дебри он нас завел и какое сумасшествие заставил испытать…

Я писала магистрат по античной литературе, собирала материалы по разным библиотекам мира, побывала в Греции, успешно защитилась, но от античности так и не смогла уйти – увлеклась не на шутку, и в какой-то момент времени поняла, что не смогу уже без этого жить.

Чтобы как-то упорядочить накопленные знания и оглядеться в поисках будущих перспектив, я решилась и, наконец, завела собственный сайт. Сайт античной литературы. Началось практически круглосуточное общение в сети с такими же фанатиками, кофе за полночь и долгие взаимоприятные разговоры ни о чем.

Вот именно в такие моменты оправданного безделья и увлечения собой и своей исключительностью и подкарауливает нас дедушка Фрейд – и я не оказалась исключением.

Его звали Дан (сокращенно от Даниил), и был он чертовски умен.

Архитектор, занимавшийся в то время книгой об ионическом ордере.

Из недостатков – возраст (старше меня почти на шестнадцать лет) и проживание в западном полушарии. Тогда как я проживала в восточном, была счастлива в семейной жизни и имела достаточно оснований совершать исключительно благоразумные поступки.

Потому как неблагоразумные совершала крайне редко, познав еще в самом начале своей супружеской жизни одну непреложную истину – хорошо там, где нас нет, но дома все равно лучше.

За шесть месяцев ежедневного общения – сначала письма, потом телефонные разговоры, я поняла, что он – моя полная противоположность и, в то же время, моя потерянная еще внутриутробно – половина души.

Банальность… Ах, как я боялась банальности. Как я бежала от нее.

Бежала и падала в объятья надвигающейся беды по имени платоническая любовь.

Не надо быть Платоном, чтобы понять, что у платонической любви итог один – и тот далеко не платонический.

Наши встречи начались через полгода и продолжались шесть с половиной лет.

– … Н-да… Ты по-прежнему – торопыга… Моя торопыга… Ну, не совсем… Шесть лет и шестьдесят один день.

Раз в год. Где-нибудь в мире, ставшем маленьким, каждый раз в другом городе, другой стране. Только время года почти не менялось – поздняя весна, либо – ранняя осень…

– Конечно, ты была – весна, я – осень… А пару раз мы встречались дважды в год – помнишь?

Встретившись впервые, мы сразу поняли, что продолжать жить в разных полушариях смерти подобно. И – продолжали жить.

У него была куча недостатков.

И как же я его любила – и за каждый в отдельности, и за все вместе…

– Да, я знаю… я помню…

Он же – наоборот – любил мой идеал – даже называл меня Тала – от Галатея…

Он жил на берегу океана со своей семьей. Двое детей – мальчик и девочка, и женщина с большими серыми глазами. Я видела эту фотографию у него в портмоне.

И любил меня…

– И любил – тебя…

Когда порвалась цепочка, и с моей шеи упал медальон, он попросил показать – что внутри.

– Наша мужская толстокожесть… Я причинил тебе боль…

Там была фотография моего мужа и дочери. Я поцеловала их и положила медальон на прикроватную тумбочку.

Ну и кто мы после этого?

– Как – кто? Мужчина и женщина. Всего-навсего. Мужчина – и – женщина… А кто же еще?

Когда человек тонет, в определенный момент времени он перестает сопротивляться.

И тогда идет ко дну.

После нашей встречи я перестала сопротивляться.

А дна все не было.

Была ежесекундная тоска по несбыточному.