Всеволод Георгиев - Всё пришедшее после

После трапезы настоятельница подозвала Анну и другую монахиню, постарше:

– Через час кюре отправляется в Аилль. Приготовьте ему комнату для гостей – он должен отдохнуть перед дорогой!»

В комнату вошли сумерки, и наш герой зажег настольную лампу Он писал, плотно сжав зубы. Иногда надолго останавливался, откидывался на спинку стула и думал. Потом, зачеркнув несколько слов, переделывал предложение. Текст – не жизнь, он не терпит фальши.

Что он знал о пути, приводящим мужчину к девушке? Столько же, сколько о пути орла в небе. Что он вообще знал о пределах отношений двух полов? Как это начинается, чем заканчивается? Он задумался.

Пятидесятые годы… Он – ученик второго класса. К тому времени его отец уже уехал на родину, в Испанию, откуда был увезен в детстве.

По рассказам он помнил, как отца во время войны в Испании посадили на пароход, который шел в Одессу, затем привезли в Москву в интернат на Большой Грузинской, где вырастили и выучили. Студентом молодой испанец женился на его матери. Марина, его мать, русская, не захотела носить фамилию Гонсалес, назло всем гасконцам была блондинкой и дерзко смотрела на мир светло-карими глазами. Наш юный капитан, напротив, рос темноволосым и синеглазым, как отец. Когда он, Артур Гонсалес, шел рядом с матерью и ее подругой Клавдией, его скорее можно было принять за сына подруги.

Клавдия приходилась Марине дальней родственницей по первому мужу. Ее сын Виталик, как можно догадаться (жизнь при случае не прочь пошутить), совсем не походил на Клавдию, имел светлые волосы и грустные серые глаза. Виталик немного побаивался нового мужа Клавдии, фигуры весьма примечательной.

Что представлял собой отчим Виталика? Невысокого роста брюнет, ладно скроенный, он, казалось, умел делать все. Волосы, зачесанные назад, при встряхивании головой распадались надвое, красиво свешивались по обеим сторонам лба.

В пятидесятые доживал свой срок послевоенный шик. Костюм с широкими брюками, рубашка в полоску с узким отложным воротничком; на свидание или праздник надевался галстук. Комплект одежды у молодых людей, как правило, был единственным. Фетровая шляпа придавала оттенок респектабельности. Легкая приблатненность не исключалась. У нового мужа Клавдии на руке была небольшая татуировка – меч со змеей.

Эта мода уже сдавала дела сменщице из-за границы. После Московского фестиваля молодежи и студентов в пятьдесят седьмом стали появляться первые стиляги – так называли тех, кто осмелился носить цветастые и свободные рубашки, узкие коротковатые брючки и ботинки на толстой каучуковой подошве. Сверстники стали называть парней «чуваками», а девушек – «чувихами». Мужчины волосы удлиняли, женщины укорачивали. Появилась прическа «Я у мамы дурочка». Конспиративно проникли западная музыка и мечта любого стиляги – жвачная резинка. Вместе с голубем мира, которого нарисовал Пикассо, пришли буги-вуги и рок-н-ролл. Поэты читали стихи у отстроенного памятника Маяковскому. Такое было время.

Муж Клавдии, красивый, ловкий, отчаянный парень, работал техником-конструктором и учился в заочном институте. Он родился в Москве, жил на Солдатской улице. Оттуда в войну ушел в военное училище. По обычаю того сурового времени успел побывать в тюрьме (эта тема никогда и никем не обсуждалась). Лишь однажды он вышел из себя и накричал на Виталика, который, придя из школы, сказал, что чуть не получил «парашу». Так ребятишки из его класса назвали двойку, преобразовав слово «пара» в более мягкое, как им казалось, «параша».

Вадим, так звали ладного мужа Клавдии, демобилизовался в чине сержанта и теперь трудился в секретном КБ, часто выезжая в Тюратам.

Преферанс, бильярд, друзья, футбол, танцы, а также книги, кино, первые телевизионные приемники – такова была его жизнь, и Клавдии приходилось ее терпеть и в ней участвовать.

В те времена бытовой магнитофон еще не появился, и любой компанейский парень при наличии слуха пел и играл на гитаре. Под три аккорда можно было спеть всю жизнь. В ход шли городские романсы, блатные песни, стихи старательно забытого властью Есенина, короче говоря, тот фольклор, который теперь собирают и записывают. Позже на трех аккордах зазвучала поэзия Окуджавы и Высоцкого, но уже пели Галич и Анчаров.

Когда Вадим за праздничным столом брал гитару, ударял по струнам и волосы его рассыпались, все ждали песен. Он пел про лихого Кольку Снегирева, летящего стрелой по Чуйскому тракту в погоне за зеленым «фордом». Артур с Виталиком представляли себе неземной красоты «форд» и мощную грузовую машину АМО, которая пыталась его догнать. На «форте» работала красавица Рая. Однажды она поставила лихому шоферу условие: сумеешь обогнать «форд» – Раечка будет твоей. Победа обошлась слишком дорого, Колька Снегирев разбился насмерть.

Из главы «Жена Атоса»:

«– Чувствительное сердце – разбитое сердце, – сказал Атос.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что любовь – это лотерея, в которой выигравшему достается смерть! Поверьте мне, любезный д’Артаньян, вам очень повезло, что вы проиграли! Проигрывайте всегда – таков мой совет.

– Мне казалось, что она так любит меня!

– Это только казалось вам.

– О нет, она действительно любила меня!

– Дитя! Нет такого мужчины, который не верил бы, подобно вам, что его возлюбленная любит его, и нет такого мужчины, который бы не был обманут своей возлюбленной».

Артура приводила в трепет мысль о том, что должна была чувствовать бедная Раечка, невольно спровоцировав смерть парня.

– А что с ней стало, когда он разбился? – такой вопрос поставил он перед взрослыми.

– Погоревала, а потом, небось, вышла за другого, – сказала, пожав плечами, Клавдия.

– Со смертью мужчины жизнь не останавливается, – это вступил в дискуссию Вадим. – Смерть мужчины – это нормально! Мужчина предназначен для того, чтобы умереть. А женщины и дети должны жить.

– Что ты такое говоришь, прости Господи! – воскликнула Клавдия.

– Эх, ребята, когда вырастете, вы меня поймете. Только невежды думают, что мир создан для мужчин. Да, они хорохорятся, ведут себя шумно, по-хозяйски, устанавливают свои правила, азартно играют. Но сами-то они – подопытные кролики, щепа, идущая на растопку. Они вспыхивают и сгорают, как мазут, в топке истории. А женщины и дети остаются жить. Так-то вот! Хорошо, когда мужчина успевает увидеть своих внуков. Но женщине просто неприлично не дожить до правнуков. Оглянитесь вокруг, посмотрите на родных. Много ли дедов наберется? Даже отцов и старших братьев мало осталось. Часто человек совсем не помнит деда, но всегда знает свою бабушку. – Вадим тряхнул головой. – Вот так и нас, мужчин, когда-нибудь не станет, а вы, женщины, – он посмотрел на Марину и Клавдию, – еще долго-долго будете жить, растить детей, может быть, даже выходить замуж, нянчить внуков, а затем и правнуков. Обязательно правнуков, – подчеркнул Вадим. – Проживете еще целую жизнь. Когда умирает женщина или ребенок – это чрезвычайное происшествие, когда умирает мужчина – это только факт прошедшего дня. И не делайте таких возмущенных лиц, не притворяйтесь, будто вы этого не знали. Женщины знают, что все в мире для них.