Геннадий Старостенко - На Черной реке

Он вырос на пороге – большой, в лохматой енотовой шапке, в модной – не по морозу курточке вместо обычной «парки». Из-за плеча выглянула лисья мордочка Андрюшки Самохвалова. По имени Анна знала только трех – не больше – рабочих-геофонщиков. Эти парни были из северных деревень – молоды, терпеливы и выносливы. Мелкие недуги переносили стойко, а некоторые боялись заходить к ней, потому что их пугала ее яркая зрелая красота.

Самохвалов так и просил однажды после осмотра записать себя – Андрюшка. Месяц назад жаловался на боль в животе. Спросила его тогда: не холодно ли в сорокаградусный мороз весь день на снегоходе. «Привычные», – Андрюшка моргал рыжими глазками.

– Ему и больно, и смешно, а мать грозит ему в окно. В общем chill factor, – смеялся Приходько, выгребая из-за спины работника.

– Что-что? – невольно переспросила она.

– Да его не переводят. Чел-фактор он и в Африке человеческий фактор. Да вот он – факт на лице. – Приходько сграбастал парня за кадык, поворачивая к ней правую щеку. – А я, говорит, охотник…

– Чево? Охотник я… – сюсюкнул стиснутым ртом Андрюшка.

– Ага, охотник – до девок и до водки. – Не давал ему сказать за себя Приходько.

– Кончайте ерундить, Приходько. Дайте осмотреть пациента. – Построжилась Анна.

Когда нужно, ее черты становились резче, а взгляд повелительным. Идеал деловой женщины, как и вообще женской деловитости, – это женщина-врач. Только в этой профессии женщина может добиться безусловного уважения и обожания, беспрекословного подчинения. Она врачует душой.

Щека у Андрюшки была в волдырях и бело-розовых натеках. Нос был тоже обморожен, но прежде и несильно. Теперь шелушился. Анна усадила пациента поближе к окну – чтобы получше разглядеть.

– Левая щека не так. – Рассматривал себя в настенное круглое зеркало Приходько, словно речь шла о его собственной щеке. – Они у меня по десять часов на ветру и на морозе.

Приходько был блондин с рысьим взглядом, широким носом и темно-русой бородой. Колоритная фигура, непререкаемый авторитет в среде рабочих. Бригадир. Работяги ему льстили – не всякая мелюзга, те не умели, а те, кто постарше. Перед ним заискивали, в глаза и за глаза называли Князем. Он и «понтился» этим своим низовым, рабоче-крестьянским – или скорее блатным – аристократизмом.

Этот человек, не исключено, мог бы многого добиться в жизни, – думала Анна, – если б не закуклился в своем бригадирском звании, в ощущении себя «старшим над младшими», над синими и черными воротничками. Он был главным в этом мире, и ему в нем было комфортно настолько, что добиваться чего-то большего в жизни он не стремился. Анна видела: иногда он и сам улещал инженеров-геофизиков, и даже заискивал перед менеджерами «СевНАОгеофизики» и ДЕЛЬТАНЕФТИ.

Кто не способен подчиняться сам – тот не умеет и подчинять. Анна Тушина знала – это непреложный факт. Это закон для всей социальной пирамиды, но в нем есть нечто порочное и это разочаровывает в людях. Но в Приходько это разочаровывало особенно. Он даже стал для нее каким-то зримым воплощением деградации идеи пролетарского, самого духа класса… особенно с Нового года, когда стал ее преследовать…

Приходько преследовал ее неотвязно – как росомаха, с того времени, когда она впервые (и однажды) оказалась в его объятиях. Тридцатого декабря она могла вылететь из Усинска в Москву – и ехать дальше к сыну, воспитаннику «суворовского» в Твери. И отпросилась уже на три дня – за нее бы дежурила фельдшерица, да и доктор Сидоров на арьеганской базе обещал подстраховать…

Но осталась почему-то. Нет, не почему-то. Потому что не могла поступиться долгом врача, потому что когда-то приносила «клятву Гиппократа» и оставалась верна ей. В тот день – двадцать девятого декабря – утром в поле загорелся балок с генератором. Из соседнего выскочил маркшейдер Тихонов, занимавшийся какой-то только им, топографам, знакомой ерундой со спутниками и наземными маркерами… Сбивал пламя чем под руку попалось… обе руки обгорели выше локтей…

И она осталась на Толве – среди сотни мужчин, которые расставляли геофоны по сейсмопрофилям, развозили многокилометровые мотки кабелей, потом выстукивали тундру гигантскими оранжевыми танками-вибраторами, напоминавшими шагающие железные чудовища из «Звездных войн»…

И вечная мерзлота небес… В это время снег сер, а небеса зелено-темны. Издыхающей кровавой тушей кто-то протащит по горизонту солнце – и снова все во мраке…

Вот тогда-то – тридцатого, когда она грустила по сыну и отгоняла воспоминания о муже, все и случилось. В темноте перед ней – среди ревущих и смердящих машин разного назначения, – вдруг вырос Антон Приходько и сунул в руки орхидею в пластиковой коробочке.

– Анна Юрьевна, а хотите оленью упряжку?

– В смысле?

Она торопилась с утра в контору на какое-то производственное совещание. (На нее возложили контроль за некоторыми вопросами охраны труда, основные были за инженером по ТБ). Три жилые вахты, стоявшие в низине, сверху – с бугра – замыкались офисной блочной коробкой. Внутренняя площадка между ними служила открытой стоянкой для техники. Здесь жались в кучу офисные джипы, вахтовые «уралы», нивы-луноходы с огромными мягкими колесами и еще шесть или семь железных чудищ на гусеничном ходу.

Вся эта техника тарахтела и днем и ночью. Все зимние месяцы – все двадцать четыре часа в сутки. На сильном морозе дизеля не заводятся, поэтому их и не выключают. Лишь однажды, когда случилась оттепель, две ночи стояла оглушительная тишина. И ноздри не распирал стойкий солярный выхлоп.

В то утро, когда она, боясь оказаться раздавленной резко тронувшим с места вездеходом, спешила между всеми этими ревущими, гудящими, трясущимися, слепящими светом, изрыгающими дым и пар монстрами, перед ней вдруг вырос Антон Приходько – душа и грудь нараспашку…

– Анна Юрьевна, а хотите оленью упряжку?

Она бы устояла… Но наступил вечер тридцать первого, когда в сейсмопартии был негласно снят «сухой закон». Она пила коньяк с «бандой краснорожих», геологоподобными мужиками из маркшейдерской группы. Из женщин с ней была переводчица Тая, лукавая неночка из Нарьян-Мара, и толстушка Татьяна, ее фельдшерица.

Потом к ним зашел Антон Приходько. Потом она танцевала с ним в валенках. Потом… господи, да что убиваться-то, ведь она и бежала сюда от пустоты…

Уже на следующий день Анна стала натыкаться на косые с ехидцей взгляды парней из его бригады. Их первых увозили в поля, в утреннюю непроглядь и стынь, еще до семи. Поэтому сразу после завтрака они собирались погужеваться в тамбуре административного барака – закачать в легкие первую порцию дыма.

Она подозревала в нем склонность к похвальбе – и не ошиблась. Заметную перемену к себе она почувствовала и со стороны Филиппа Леру из французской группы. «СевНАОгеофизика» закупила в прошлом году у французов современную сейсмостанцию для съемок 3D. Группа из нескольких французских инженеров помогала нашим осваивать приобретенное оборудование. Еще один – Филипп Леру – с молодым программистом из Тюмени занимался первичной обработкой полученных сейсмических данных.