Андрей Халов - Вероника

Но всё-таки боль, даже притуплённую, приходилось терпеть, сосуществовать с ней дальше и мириться с её присутствием. И если бы ей не было так больно думать, то Вероника обязательно бы задалась вопросом, как ослабить эти ноющие жилы, которые привязали её душу к телу, порвать их вовсе и отлететь от этого скопища страдания.

День проходил как тучи, которые гнало по близкому небу куда-то без цели и смысла. Где-то на западе уже стало ясно, так что вскоре красные, теребящие сознание лучи закатного солнца окрасили белую стену комнаты в розовые тона.

Веронике было по-прежнему так больно, что она даже не могла спросить у кого-то, кто не хотел, чтобы её жизнь прекращалась: «За что?!»

Вскоре сознание, натерпевшееся, принявшее достаточную дозу страдания, покинуло её, вняв её мольбам, и Вероника впала в полуобморочное забытьё….

Когда она пришла в себя, и забытьё отступило, то поняла, что так и лежит с незакрытыми глазами, которыми ничего не видит. Очнувшись, она снова окунулась в океан боли….

В номер кто-то вошёл. Она услышала, как клацает замок. Звук этот больно резанул по натянутым, нервам.

Она по-прежнему лежала на постели голышом, не прикрытая. Но ей было так больно думать, что даже не было никакой возможности устыдиться своего срамного вида. Она не могла пошевелить не то, что рукой или ногой, даже мыслью! Даже голову повернуть, чтобы увидеть, кто зашёл в номер, было нестерпимо больно, и Вероника лежала и слушала разговор вошедших, который резал мозг через восприятие слухом как пила.

Вошли женщины. Во всяком случае, голоса были женские. Слышно было, как они прохаживаются по номеру, что-то обсуждают между собой.

– «Мамка» сказала тут прибраться! – произнесла одна из вошедших.

До Вероники донеслось режущее мозг звуковое колебание, шедшее издалека, видимо, они были ещё в прихожей номера.

– А-а-а!.. А чё тут было-то? – резанул мозг Вероники вопрос другой.

По режущему сознание звуку шагов было понятно, что женщины вошли в комнату.

– Фу, как воняет!.. Кто тут обосрался?! – возмутилась первая, снова доставив Веронике своим вскриком боль, которая была сильнее, поскольку говорили уже совсем рядом.

– А вон!.. На постели лежит! Сучка! Обделалась под себя! – пояснила вторая, ударив по её сознанию как плёткой новой звуковой волной.

Только теперь, когда об этом сказали, Вероника и сама почувствовала вонь, – ощущения запаха тоже давили мозг болью, – и поняла, что это запах испражнений.

Одна из вошедших бросилась к окну. Слышно было, как она лихорадочно пытается его открыть, и эти резкие звуки кололи мозг Вероники, как иглы.

– Не-е!.. Я не поняла юмора! – кричала та, что дёргала фрамуги окна. – Я сейчас задохнусь! Почему мы должны за какой-то обосранной сучкой убирать?!..

Окно распахнулось.

Вероника почувствовала, как в номер врывается ледяной ветер, обжигая холодом её ничем не прикрытое тело. Каждое прикосновение дуновений воздуха, каждый его порыв, который касался кожи, доставлял Веронике такую боль, словно по её телу скоблили ножом.

– Слушай, успокойся! – урезонила возмущавшуюся вторая, опять саданув по ушам Вероники близким звуком. Ей казалось: они говорят так громко, – словно стреляют из пушек. – Я ж сказала тебе: «мамка» попросила! Ты чё, не помнишь, что с тобой было, когда тебя посвящали?!..

– Ну, уж, что не обосралась – это точно! – ответила первая откуда-то подальше, со стороны окна.

– Откуда ты знаешь, что с ней делали?! – вторая была где-то совсем близко к её телу, и Вероника чувствовала боль сильнее от этого голоса. – Тебя, можа, так не ябли, как её! Её, слышала, дня три подряд драли! Посмотри вон: пиздень-то вся красная, аж с синевой! Навыворот вся! Как жопа у мартышки! Её вон спермой вырвало!.. С литр, наверно! Ты представляешь, сколько ей в рот наспускали?!.. Да тут что, весь «Космос» побывал, что ли?!..

Другая теперь тоже подошла ближе и ответила ей у самого уха так, что Вероника снова едва не потеряла сознание от оглушающего болью звука:

– Да, ништяк ей зарядили! Обалдеть! Мама, не горюй!

Теперь они говорили где-то над ней, и Веронике их речь долбила по голове с частотой и силой барабанной дроби, всё больше выгоняя из неё жизнь.

– Досталось тёлке!

– Ну, не знаю! Чем-то она «мамку», видать, прогневила, что с ней вот так вот обошлись! Меня, помню, культурно отъёбли три бугая, и всё! На том посвящение и закончилось! А эту!.. Эту как целое стадо бизонов ёбло во все дыры!..

– Смотри! Она не спит!.. В стену смотрит!.. Подслушивает, что ль?!..

В поле зрения Вероники попала женщина. Она заглядывала ей в лицо, перегнувшись через тело.

– Красивая! – отрезюмировала женщина. – Ой, какая смазливенькая! Слушай, подруга, была бы мужиком, тут же, наверно, её отъёбла бы ещё разок! И не посмотрела бы, что обосранная вся лежит!.. У меня аж в трусах помокрело!

Она говорила прямо над ней, и Веронике казалось, что ей в ухо кричат из рупора, оглушая её воспалённый мозг такими зашкаливающими децибелами, точно забивают в голову гвоздь:

– Слушай, да я от этой тёлки прямо возбудилась вся!..

Кто-то ещё заглянул в лицо Веронике, перегнувшись через её тело, и протянул:

– Да-а-а!

– Чё «да» то?!..

– С такой мордашкой и с таким точёным телом достанется ей тут по самое «не балуйся»! – участливо посочувствовала другая. – Нарасхват будет!

– Ты прикинь, Мань, я возбудилась-то вся! – не унималась та, что нагнулась к ней первой, крича над Вероникой в самое ухо и доставляя ей невыносимую боль. – Не на шутку! Со мной не помню когда такое было в последний раз! А?! Чтоб от бабы возбудиться?! Ну, уж! Вообще!..

Подруги отошли, и Веронике стало не так больно терпеть их разговор.

– Давай отмоем её поскорее! Смотри-ка, какой сочный, пухлый клитор! Как слива! И пульсирует так маняще! Я б к нему так губками и припала!

– Да что ж мешает?! Извращенка, а?! Возьми, да и отсоси!

– Так говно ж кругом! Давай-ка, её отмоем поскорее!

– Слушай! В натуре! – урезонила одна другую. – Вон дилдо валяется! Возьми и помастурбируй! Остынь!..

– Мне чё твоё дилдо?! Мне и вибратор не помогает! Давай её отмоем поскорей!

– Отмыть-то отмоем! Только не для того, чтобы ты её тут трахала! Видишь, девка без чувств лежит! Больно, наверно, ей! Даже глазами не водит – смотрит в одну точку! Тут, можа, «Скорую» придётся вызывать, а ты – клитор сейчас отсосу!.. Дура!

– Не, ты же знаешь! «Скорую» «мамка» вызвать не даст! Девку, если неладное заподозрит, в расход пустит! Тут уж пусть сама выкарабкивается!

Было слышно, как женщины принялись убирать в комнате. К звукам их голосов теперь прибавились доставляющие боль шуршание, хруст и скрябание.

– Жалко, если сдохнет! – рассуждала одна. – Красивая! Я красивых, молоденьких тёлочек, ой, как люблю! Жива останется – чур, моей подружкой будет! Я её к себе возьму! Ангелину выгоню! Пусть идёт в другое место!