Виктор Колюжняк - Крокодилы мистера Пинки

– Я предлагаю себя, – говорит Нора, пока сомнения не одолели решимость.

Бэнкси замирает. Баллоны со стуком падают, и он не делает попытки их поймать.

– Интересно-у.

Художник резко разворачивается, делает шаг и оказывается рядом с Норой. Вблизи его взгляд еще больше пугает. С минуту она стоит не шелохнувшись. Один глаз пылает карим вожделением, другой – зеленой нежностью.

– Подходит.

Бэнкси забирает кепку у Норы. Отбрасывает в сторону. Проводит рукой по ее волосам, что-то поправляя. Холодными пальцами, испачканными в краске, прикасается к подбородку девушки. Поворачивает ей голову. Несильным тычком заставляет чуть расставить ноги. Наклоняется к уху:

– Замри-у.

Нора стоит не шелохнувшись.

Она слышит шипение баллонов, неразборчивое ругательство, вновь шипение.

Она чувствует дрожь мышц от неудобной позы, следы прикосновения к подбородку.

Она ничего не видит, потому что слезы застилают глаза пеленой не хуже тумана.

Нора Махоуни ждет расплаты, и это ожидание страшнее всего.

А потом все внезапно заканчивается. Вообще все. Это длится мгновение, и вот сердце начинает новый отсчет, но уже нет ни боли, ни страха, ни брезгливости.

– Можешь двигаться. Я взял, что хотел.

Голос у Бэнкси скучающий. Медленно обернувшись, Нора видит, что стоит за его словами.

Обнаженная девушка, прикованная к стене. Она плачет, отвернувшись от своих мучителей, а те, поднимаясь из глубин ада, тянут лапы, прикасаются длинными раздвоенными языками, капают слюной. Над девушкой висят часы – циферблат вписан в пятеренку. Стрелок, указывающих время, нет.

Проходит несколько секунд, прежде чем Нора Махоуни понимает, что это всего лишь рисунок. Однако она по-прежнему чувствует, что ее вывернули наизнанку и заставили взглянуть на собственное нутро.

– Ты сделаешь то, о чем я просила? Теперь сделаешь? – голос глухой и скрипучий, как у старухи.

– Да. Тебе больше нечего мне предложи-ить.

Нора Махоуни понимает, что это не вопрос. Она вымученно улыбается и делает шаг на красное пятно, которое тут же отдаляет ее от художника, но голос Бэнкси вновь настигает:

– Зачем тебе это надо-у?!

«Ты же знаешь, – думает Нора. – Ты же знаешь, урод. Ты все понял, так чего тебе еще от меня надо, разноцветная скотина?»

– Я просто помечаю территорию! Я просто помечаю…

Покачиваясь от усталости, она бредет домой. Чертежи не рассыпались, а кепка каким-то образом вновь оказалась в руке.

Хочется плакать, но слез нет. Как и безысходности.

Слепок Норы остался жить вечным напоминанием на стене какого-то дома, стоящего на Миддлсекс. От этого внутри стало намного легче, но в несколько раз противней.

Нора Махоуни не знает, хуже это или лучше. Выбор сделан, и с этим нужно просто смириться.

– Прости, – сказала София на прощание.

В эту короткую фразу она умудрилась втиснуть бездну смыслов. Оставшись в одиночестве, Блэк Валентайн, покачиваясь с пятки на носок, думал лишь об одном: «Опять…»

Опять один. Опять без внятного объяснения. Опять с непониманием, где он допустил промах.

Нет, Блэк, конечно, не усыпал Софию сотней подарков; не писал стихов и серенад; не приглашал ненароком на званный ужин с сильными мира всего. Даже не подарил ей колечко с хотя бы крохотным бриллиантом. Но он всегда старался быть рядом, оберегать, выслушивать, помогать, любить… и вот!

Катастрофы в личной жизни повторялись часто и были похожи одна на другую. Наверное, надо было привыкнуть, но Блэк все не мог.

– Выжечь и спалить тебя!

Крик разнесся по улице. Немногочисленные прохожие принялись озираться в поисках источника звука, и взгляды их, в конце концов, сошлись на улыбающемся Блэке. Попытки выразить укор или злость разбились об добродушную улыбку. Прохожим ничего не оставалось, кроме как раздраженно передернуть плечами, буркнуть себе что-то под нос и пойти прочь. Они с блеском выполнили весь этот нехитрый набор действий, повторив друг за другом почти идеально.

Их можно было понять. Даже добродушный Блэк внушал опасения.

Он смахнул невидимые пылинки с черных брюк, застегнул темно-синюю кожаную куртку и надвинул вязаную шапку почти на глаза. Засунув руки в карманы, попытался пройтись так, как это делают «крутые парни», но через пару шагов не выдержал и расхохотался. Этим Блэк сорвал новую порцию раздраженных взглядов.

– Прости, – прошептал он и вздохнул.

Сгорбившись, Блэк Валентайн побрел к ближайшему пабу. Он никогда не напивался, после того как его бросали женщины, но знал из многочисленных фильмов, книг и рассказов приятелей, что обязательно должен это попробовать.

Словно повинуясь его желанию, из темноты выплыла оббитая по периметру неоновым шнуром дверь, за которой слышались выкрики солиста AC/DC – его голос невозможно было спутать ни с чьим другим. Песня – «Highway to hell» – показалась Блэку подходящей, а потому он, не раздумывая, свернул к двери.

Заведение, если верить вывеске, называлось «Койот». Если верить печатным надписям, то паб мог называться «Дешевая выпивка», «Работаем до последнего клиента» или даже «Здесь водятся девки!» Если же верить разного рода граффити, то было еще огромное множество названий, чаще всего лежащих за гранью приличия.

Воздух заполняли ароматы напитков, среди которых главенствовал запах пива. Чуть кисловатый, он заползал в ноздри и, казалось, одним лишь своим присутствием кружил голову.

Неподалеку тучный мужчина возился с ширинкой. До Блэка доносились неразборчивые проклятия и натужное сопение. Наконец молния поддалась, и неизвестный направил струю на стену бара.

– Не ходи туда, – посоветовал он Валентайну, не оборачиваясь. – У них отвратное пиво.

– Я возьму чего-нибудь покрепче.

– Ну, как знаешь.

Мужчина иссяк – словесно и физически – резко дернул молнию, вскрикнул, засунул в рот указательный палец правой руки и зачмокал. Блэк прикоснулся к холодной латунной ручке и потянул на себя.

«Койот» распахнул пасть, чтобы проглотить новую добычу.

Официантка сверкала блестками на коротких шортиках и краешками ягодиц, выглядывающими из-под них. Это зрелище приковывало взгляд Блэка каждый раз, когда девушка пробегала мимо его столика.

«Мягкие, упругие, молодые, – думал он. – Сколько людей пожирало их взглядами, сколько потных рук скользило по ним, сколько губ прикасалось к ним, а им все нипочем. Все такие же мягкие, упругие и молодые».

Джин уже третий раз появлялся в бокале Блэка, а желание напиться оставалось все таким же несбыточным. Валентайн задумчиво подышал на стекло и нарисовал на запотевшем стакане смайлик.

– Слушай, нам хочется здесь сесть.

Блэк поднял глаза на улыбающегося щеголя в дорогом пальто. Тот подмигнул Валентайну и размашистым движением руки показал, что Блэку стоит уйти.