Виктор Брусницин - Игра взаперти

Основная маета выдалась на левую ногу, что оказалась стиснутой намертво. Со стороны Кати поступило предложение отрубить конечность, на полном серьезе, ибо видела, как мужчины в отчаянии обмякали, переговаривались отупело, отрешенно. Не ответили, не нашли сил. Снова один из них подполз, принялся долбить. Прошел еще час. Наконец, панель разломилась, каменные тиски подались. Это обнаружил злой, жадный возглас работающего. Сразу возле Катиного лица образовались всматривающиеся, строгие лица. Реплики:

– Вон тот обломок… вот-вот… Ты его не коли, попробуй через рычаг.

– Ну, мужики, поехали.

Уже пропущена была через спину и под мышками Кати свернутая в жгут простынь – ее недавно пробовали выдернуть. Снова потащили аккуратно, властно. Катя пошла.

– Все, она наша! – резко крякнул сиплый голос и ее подхватили несколько рук.

На этой же простыне вынесли. Сначала шли сумбурно, по обломкам. Несколько раз ударили о торчащие глыбы. Ругались. Затем понесли по ровной улице.

Катя озиралась по сторонам – отыскалось любопытство. Однако она лежала глубоко в простыне, обзор получался худой. Изредка над краями простыни плелись купы деревьев, на пропитанное дымами и пылью небо, отдаляющееся от Кати, влекущее за собой, ползло громадное марево заката. Возникала незнакомая голова, вглядывалась в Катю, исчезала. Доносилось много голосов, плача. Вопли. Девица спокойно смотрела в мутную холодную бесконечность.

Несли, кажется, долго, она периодически начинала впадать в забытье, но короткое, очнувшись, сразу вспоминала происшествие, – тотчас набухал страх. Слава богу, лекарство еще работало, и Катя зачем-то сильно вцеплялась в натянутое полотно. Наконец добрались. Здесь был сооружен импровизированный лазарет. Вокруг стояло много кроватей (Катя внимательно огляделась), но по большей части пустых. В цепких сумерках причудливыми грудами чернели руины упавшего города. По земле стелился терпкий запах дыма и отчего-то строительства. Шла сильная настойчивая жизнь. Сновало множество людей, в воздухе стоял напряженный, вздрагивающий гул, рокотали моторы, плескались голоса, возгласы, тревожно, давяще хрипели стоны, веско и досадливо резал общий шум крик. В наползающей темноте руины начали светиться, десятки лучей, мелких огоньков ползли по корявым, безжизненным грудам, вдалеке мерцали блики бесхозных пожаров. Зажигались специальные костры. Освещался лазарет фарами легковой машины, все глубже и резче становились тени.

Как только Катю положили на койку, подошел молодой мужчина в перепачканном грязью и кровью халате, и носильщики, мрачные, усталые, те, что пожилые, ушли. Кажется, даже не попрощались. Остались двое юношей. Мужчина в халате, судя по всему, врач, молча разрезал плащ, платье и белье – они были пропитаны кровью. Тяжело оторвался от левой груди лифчик: присох к глубокой ране.

Врач ушел, ребята стояли рядом, отворотив головы. Подошла с ведром женщина в цивильном платье, начала обтирать мокрой тряпкой. По ее просьбе юноши помогли повернуть Катю, чтоб добраться до спины. Тело не чувствовало ни холода, ни прикосновений. После процедуры набросили простыню, сверху еще что-то, но не одеяло.

Снова подошел врач, опять Катю ворочали – чувствительность была утрачена, однако сознание вялым не оказалось, чутко ловились разговоры. Мужчина обстоятельно осматривал ноги.

– Кажется, все цело, – отрешенно и, похоже, мрачно говорил. – Можешь двигать ногами?

Катя попробовала. Нет. Подвижны оставались руки, но тело, начиная от груди, практически отсутствовало.

– Только руки, – Катя подняла их.

– То же самое? – спросила женщина врача. Тот кивнул. Шел сокрушенный возглас женщины: – Когда же они подъедут!

И тут началось…

ОГАРКОВ

( из жизни научного сотрудника Олега Огаркова – начало карьеры )

День начался паршиво. Опаздывал в одно учреждение, спешил на автобус. До маршрута шагать было квартал, но можно и на трамвае остановку проехать. Другое дело, что денег тютелька в тютельку – ровно туда и обратно на автобусе. Как назло, аккурат подошел трамвай; Олег посомневался, но заскочил в расчете на то, что кондуктор за остановку дойти до него не успеет. Разумеется, напоролся на кондукторшу сразу – не совсем свежая девица, с непроницаемым лицом.

– Оплатим.

Олег уместил вялую улыбочку и смалодушничал:

– Одну остановку всего.

– А я не спрашиваю, сколько вам остановок, – отчеканила кондуктор. – Оплатим!

Огарков резко выхватил купюру, сунул и пакостливо процедил:

– Понятно, не пользуют.

Кондукторша кинула негодующий взгляд и пошла ковыряться в сумке. Трамвай подходил к остановке. Олег хотел поторопить, но гордо сдержался. Выгребла все медяки. Выскочил в последний момент, споро переходя проезжую и злобно перетирая в кармане горсть монет, злорадно подумал: «Черт, явно недодала. Вот мило получится в автобусе».

Путь его лежал в некое управление, здесь получали допуск к документам нужным по работе. Сущая формальность, процедура пройдена не единожды. Нынче директор получился в отлучке, существовал зам. Этот где-то шарашился, Огарков дожидался больше часа.

На облик товарищ оказался человеком манерным – длинные волосы сбоку перехлестывали обширную лысину и к иной стороне прикреплены случились скрепкой – в веселом галстуке, запонки, да и говорил подобающе: «Вы, милейший, просьбу изложите повнятней. Внятность с утра, знаете, настраивает». Улыбался благоволя. Огарков заученно сообщил просьбу. Зам расчеркнулся с задиристым взмахом. Олег кивал головой – «спасибо огромное» – выходил мягко, благодарственно. Уже за дверью, так, для формы, кинул взгляд на бланк и споткнулся. Стояло: «Отказать».

До работы добрался пешком. Сходу кинулся жаловаться завлабу на жлоба зама, но сочувствия не достиг, а получил выволочку.

Небо сорило водяной пылью, в помещениях мерцал неон, отрешенные физиономии прятали взгляды.

– Вот что, Олег, – хмуро просипел завлаб, – тут надо деньги отослать по делу. Я, понимаешь, зашился. Удружи.

– О чем речь, сделаем, – бодро отверз зубы подчиненный.

На почте, подавая бланк, молоденькая служащая заученно оповестила:

– Внимательней с реквизитами, бланки буквально на счету.

«Ошибусь, – испугался Олег, – сатаной обещаю».

Карточку заполнял, вытащив язык. На пятый раз сверив знаки, гордо пошел к окну.

– Гражданин, – мягко воркотнула работник, – я же просила быть повнимательней. Вы неверно проставили дату.

С реквизитами ошибся на третьем. После четвертого бланка вспотел насквозь. Шестой пустой девушка подала испуганно, во все глаза глядя на мокрого Огаркова. Соседняя женщина контролер, плотно сомкнув губы и отвлекшись от своей работы, гневно созерцала. В очереди кого-то разбил насморк и хозяин его стал докучливо и зычно сморкаться. Остальные напряженно молчали и отворачивали взгляд. От Олега… Восьмой прошел.