Игорь Поляков - Пространства

Она замолчала: может быть, хотела услышать что-нибудь от меня, но мне было настолько хорошо в эти мгновения и все настолько же непонятно, что ее слова просто витали вокруг моей головы, не доходя до точки понимания. Подождав немножко, она продолжила:

– Потом Людмила Васильевна принесла пирог, и мы до глубокой ночи выпытывали у Евгения Федоровича подробности. Ты же знаешь, он все всегда узнает до мелочей. Кстати, Левка, ты заранее не дуйся! Генка сразу же тебе позвонил, чтобы ты пришел к нам, но мама сказала, что ты на фирме и будешь поздно. Мы просили передать, чтоб ты приходил в любое время, но ты так и не объявился… – я вспомнил, как мама что-то там передавала, но ехать мне тогда никуда не хотелось. – Мы проболтали в Генкиной комнате всю ночь. Это предложение просто захватило нас! Так интересно, необычно и столько возможностей! Представляешь: Питер, музеи, концерты БГ [11] Борис Гребенщиков. , ДДТ, Нау [12] Наутилус Помпилиус. ?! А ночные посиделки? Генка говорит, что у него там полно друзей среди питерских рокеров. Да это же «Асса» живьем! Ты и Гена пойдете в аспирантуру. А там ты защитишься даже быстрее, чем здесь, я даже не сомневаюсь. Ты же у меня талантище! – она потрепала меня по волосам. – Вероничка сможет продолжить изучать свой менеджмент и преподавать. Ух, я даже представляю, как студенты ее будут и обожать, и бояться! Ну и я поучу богатеньких детишек что-нибудь посчитать. А еще, знаешь, я там буду рисовать: дома, мосты… Да там все можно рисовать! – она крепко сжала мою ладонь.

Я продолжал слушать, и постепенно смысл ее слов стал приближаться к той самой точке понимания.

– Да! Левка! Там и театр студенческий будет, а руководителя нет. Представляешь? Потянешь столько сразу? Ой, я была так счастлива, когда услышала об этом. Это же все твое! Я уже вижу, как тебя студенты будут любить. И студентки, кстати, тоже! Я даже уже ревную. Тебя ведь невозможно не любить. Ты же у нас звезда! А первокурсницы по тебе прям сохнут. Мы с Вероничкой обхохотались прям, как они тебя обсуждали. Помнишь, ты в октябре нас пригласил на свои занятия? Я и маме твоей рассказала на днях, они с бабушкой так обрадовались…

Точка понимания, наконец, была достигнута. Я поднял голову и посмотрел ей в глаза, они сияли и отчего-то впервые не обрадовали меня.

– Левка, ну как?!

– Отлично!

– Правда?

– Да.

– Ха! Здорово! – она поцеловала меня в щеку. – Знаешь, я так боялась. Целых два месяца готовилась тебе это сказать. Ты ж у меня упрямый ослик какой-то, – она улыбалась, а мое понимание уже прошло точку невозврата. – И…

– Что и? – я немного напрягся внутри, потому что ее глаза вдруг посерьезнели.

– Гордый ты, Андрей, – она всегда говорила, что думала, но тут же снова заулыбалась и добавила: – Ладно, проехали. Скажи лучше, что тебе больше понравилось? – улыбаться уже не хотелось, меня начала задевать ее правдивая непосредственность.

– Как вы все здорово за меня решили, – внутри меня стало расти странное чувство, смешанное с коньяком. Возможно, это было обычное раздражение, но что-то в нем было особое и оно обязательно должно было вырваться наружу.

– Глупенький, ну кто ж за тебя что решил? Это же все твое! Все кругом об этом говорят.

– Кто говорит? – чувство росло.

– Да все!

– Так кто все?

– Да хотя бы декан, преподы многие, отец твой опять же! Уж кому-кому, а ему, профессору, как не знать о способностях сына?!

– То есть вы лучше меня знаете, что мне нужно?

– Ты о чем?

Чувство наконец достигло губ.

– Да о том, как вы вообще смеете за меня что-то решать? Антонова, кто просил тебя говорить без меня с родителями? Тем более обсуждать с чужими людьми? – мой голос нарастал вместе с рвущимся из меня чувством.

– Это с кем?

– Да какого хрена ты треплешься с Генкой и его батей-партийцем о чем ни попадя?

– Левка, ты чего? – она опешила.

Я поднялся со скамейки.

– Какой я тебе Левка?! Какой институт? И вообще, Антонова, какой, нафиг, Питер?! Эти коммуняки старые бабло свое отмывают через всякие институты и прочую фигню! А вас, овец безмозглых, используют! Тоже мне благодетели – Федорыч, Афанасич! – я огляделся по сторонам, нестерпимо захотелось закурить, хоть никогда и не курил, но поблизости никого не было. Она смотрела на меня снизу вверх. – Ты думаешь, что все будет так красиво, как ты описала? Ты думаешь, рокеры-шмокеры будут приходить? А БГ у нас по утрам кофии распивать? Антонова, ты что, дура, что ли? А про Генчика мне вообще смешно! Аспирантура!.. – я засмеялся. – Да он, как только оторвется от бати, так сразу и сопьется! Уж я-то его знаю. Пацифист хренов! Нет, конечно, он будет с рокерами тусоваться, но только будет с ними водку жрать! Слышишь ты, вод-ку! О-ой… – я вдохнул побольше воздуха, – какие же вы дети наивные! – она молчала.

Вдруг кто-то похлопал меня по плечу, я обернулся – позади стояла некая девица с вызывающим макияжем.

– Молодые люди, – обратилась она низким голосом, – у вас не будет закурить?

Я оценил ее с ног до головы и бросил:

– Сами ищем, – она улыбнулась.

– Извините, – ответила она и крикнула стоявшей у дверей ресторана подруге: – Нету, Рит, – и пошла прочь, я глянул ей вслед и повернулся обратно к Наталье. В голове разом промельк нули все полетевшие прахом планы этой ночи. И мне ни с того ни с сего захотелось сказать ей что-нибудь очень обидное, но эта самая обида перехватила горло, и я зло, как только смог, процедил сквозь зубы:

– Так вот, милая. Уж от тебя-то я такого не ожидал. Слышишь, ты… ты… как ты только могла?! – меня начинало трясти.

Наталья смотрела на меня непонимающими глазами. Над нами светил яркий желтый фонарь, и ее лицо казалось каким-то не естественно бледным. Она тихо поднялась, не сводя с меня глаз. Но то самое чувство, смешанное с коньяком, усталостью и обидой, уже не просто текло из меня, оно клокотало внутри. И я говорил ей все подряд. Все, что вырывалось из меня. Она слушала, даже не моргая, и ни единый звук не сорвался с ее губ. Наконец слова закончились, мне стало гораздо легче, я даже глубоко вздохнул от облегчения. Она по-прежнему не отрывала своего взгляда. Мне стало опять не по себе.

– Ну, что ты молчишь? – уже спокойным голосом спросил я.

Она впервые за эти минуты закрыла глаза, лицо напряглось, и тут на меня выплеснулся жар ее открытых глаз, которыми она оценивала что-то глубоко внутри меня, даже то, что мне было недоступно. Стало жарко и холодно одновременно.

– То есть решать за нас, за меня должен ты? – она смотрела на меня так, будто прочитывала все мои мысли.

– В отличие от вас всех, я способен принимать однозначные решения.

– И что же ты тогда решаешь? – холодно спросила она.

– А что я должен, по-твоему, решать?