Борис Березовский - Исполнение желаний

– Вообще-то, пить после инфаркта надо осторожно, – Виталий улыбнулся и добавил, – ну разве что по полста граммов в день, не больше.

– У нас в России – там, где пятьдесят, там и трижды по столько, – резонно возразил ему Василий. – Однако если алкоголь хороший, то и по пятьдесят в день – накладно получается. Но расширять сосуды нужно.

Все снова дружно рассмеялись, а Кирилл вспомнил байку про Игоря Стравинского, побывавшего в 1962-м в Ленинграде и удивившего всех тем, что постоянно прикладывался к фляжке. Его спрашивают: «Зачем вы это делаете, Игорь Федорович?» А он: «Сосуды расширяю». Ему резонно возражают: «Они же потом вновь сужаются». А Стравинский, с ехидцей: «Вот я и не даю им сужаться!»

Байка всем очень понравилась, и Виктория, прослезившись от смеха, вдруг изрекла:

– У нас в России – все не по-людски! Жили бы себе спокойно, реформировались помаленьку. Ну, торговлю бы в частные руки отдали, бизнес там малый. А мы – чохом все бухнули этим новоявленным буржуям. И что? Небось китайцы поумнее оказались!

– И не говорите! – пригубив из стакана, Виталий грустно улыбнулся. – Черчилль-то как сказал? «Россия – страна, в которой ничего нельзя! Но если что-то можно – то обязательно!» Какова формулировочка? А? Ведь как точно подмечено!

– Да уж, не поспоришь, – согласился Василий и, пытливо посмотрев на Кирилла, добавил: – Не знаю, как вы, а я эту антисталинскую вакханалию не приветствую. Почему его судят по законам нашего времени? Если уж судить политика – то по законам той эпохи. Понятно, что усатый был страшным человеком, монстром. И людей загубил – немерено. Но при нем-то страна развивалась. А теперь что? Ничего отечественного и в помине нет!

Кириллу совсем не хотелось ввязываться в эту дискуссию, но, понимая, что Василий не отстанет, он стал обдумывать ответ. Официантка принесла закуски, и все взялись за ножи и вилки. Но уже после следующего тоста – за детей и внуков! – беседа вновь вернулась в политическое русло:

– Что мы оставим детям? – продолжал Василий. – Буржуазную демократию? Так прав был Ленин, вся она прогнившая насквозь. А до настоящей демократии нам идти и идти. Что молчите, Кирилл?

– Да думаю я, думаю. И у меня вопросов больше, чем ответов. Ну почему у нас в стране законы не работают? То ли законы не те и не на ту почву посажены, то ли люди у нас особые? Не такие, как в Европе. Там ведь украсть – стыдно, а у нас – доблестно. Там наворованное – прячут, а у нас напоказ выставляют. И нет на них управы. А что до Сталина, то я не знаю, что сказать. Слишком двойственная, неоднозначная фигура. Да, как сказал все тот же Черчилль: «Взял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой!» Но ведь миллионы сгноил в лагерях!

– Погодите, Аркадьич, – Виталий, позабыв про уговор, вдруг вспомнил отчество Кирилла: – Я в ПТУ насмотрелся такого, что – к гадалке не ходи – лагеря по новой строить надо! Наркоманов на улице оставлять нельзя. Я поглядел бы, как запел тот умник, что поливает грязью прошлое, если б у него наркоманы ребенка зарезали. Небось, задумался бы, что с беспризорниками делать! Да только у него ребенок в Англии или еще где. А у самого охрана из мордоворотов. Ему-то что! А нам как быть?

– Вот-вот, – позабыв про закуску, вклинился в беседу Василий, – я ведь все время езжу и тоже наблюдаю кое-что. Милиция совсем озверела. Не говорю уж о ГАИ. Люди их боятся больше, чем бандитов. А почему, спрашивается? А потому, что власти нет! Мне президент с экрана говорит, что всю страну коррупция разъела. Так не мне говорить это надо, а прокурору! И сажать!

– Мужчины, вы чего? Охолонитесь! – растерянно посмотрев на троих разгоряченных собеседников, Виктория подняла рюмку и сказала: – Ведь мы про счастье собирались говорить, а вы в политику ударились. Так и до приступа недалеко. Давайте выпьем, что у нас осталось, и кофейку попросим. Как вы, Кирилл Аркадьич, предлагали? С горячими сливками? Ну же!

Пристыженные мужчины виновато подняли рюмки, чокнулись с Викторией и, выпив все до дна, расхохотались.

– Ну, дети малые, ей богу! – Виктория с победным видом оглядела своих спутников и, тихо рассмеявшись, заявила: – Так я во всем и виновата – завела волынку. Телевизор смотреть меньше надо!

Но окончательно угомонить мужчин Виктории не удалось. Чуть снизив тон и градус обсуждения, они опять вернулись к больной теме:

– Так счастье в том и состоит, чтобы исполнить все желания! Разве не так, Кирилл Аркадьич? – Виталий, посмотрев в стакан, нахмурился: – Эх, выпить бы как следует! Тут без бутылки не понять – как дальше жить? А детям что сказать? Хотя им не до нас, у них свои заботы. И Сталин им, и Ленин – как Барклай-де-Толли. Что Вторая мировая, что война 1812-го! Что Горбачев, что Ельцин там с Шушкевичем и Кравчуком. Они и знать не знают, как страну делили. В Беловежской пуще. Как вспомню – так мурашки по спине ползут!

– Да ладно, не переживайте! – Кирилл позвал официантку, заказал всем кофе и примирительно добавил: – Что для страны каких-то двадцать лет? Ничто, мгновение. Все утрясется, я уверен. Вон в Англии с какого века существует суд? Ага, с шестнадцатого! А у нас в России крепостное право только в девятнадцатом исчезло. Что ж мы хотим? Быстро только у кошек получается.

– А что, империи разваливаются только для того, чтобы потом воскреснуть, – Василий хохотнул, откинулся на стуле и мечтательно подвел итог беседе: – Вот бы дожить до того дня, когда Евросоюз развалится, а наш, – ну, не советский, пусть по-иному назовут, но все ж союз – воскреснет!

На этом истинно российском пожелании – у соседа горит дом, а нам приятно – их посиделка завершилась. Расплатившись и одевшись, они дружно пошли в санаторий, где их вскоре ждал ужин, телевизор и отход ко сну.

Несмотря на поздний час, спать Кириллу Аркадьевичу не хотелось. По всему выходило, что из его затеи сможет выйти толк. Вот уж действительно, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Кто бы мог подумать, что из его собственной жизни можно сделать роман-размышление. А вот поди ж ты! Хотя, конечно, радоваться рано – как говорится, только вошли в прихожую и сняли галоши.

Кирилл Аркадьевич сел в кресло, откинул голову и прикрыл глаза. Яркие, как цветные картинки, воспоминания детства вновь завладели его сознанием. Память выдавала все новые и новые подробности его дошкольной жизни. Такой же жизни, как и у всех его тогдашних сверстников, ну или, точнее, почти как у всех.

С какого-то момента Кирилла стало притягивать к себе пианино, гордо стоявшее в их более чем скромной комнате. И не удивительно. Сколько раз на его памяти отец садился за это пианино и очень здорово пел и играл! Особенно Кириллу нравились те песни, которые отец пел с чувством, прикрывая глаза и не глядя на свои руки, сами находившие нужные клавиши. Как выяснилось, песни были украинскими, а папа родом из столицы Украины. Мама же родилась в Белоруссии, в городе, стоящем на Березине, любимом городе – как узнал много позже Кирилл – Михаэля Самуэльевича Паниковского, а также родине уже упоминавшегося ранее Эфраима Севелы.