Борис Березовский - Исполнение желаний

Кирилл же с Лилей и Семеном побывал везде, где только мог. Гулял и сам, не отходя уж очень далеко от дома. И каждый раз невольно обращал внимание на красивых девушек, стайками ходивших по проспектам. Таких хорошеньких он раньше и не видел. Вообще-то он к девчонкам относился просто – ябеды, капризы, задаваки, плаксы, с которыми не стоит и водиться. Но тут ему пришлось задуматься – а так ли это? Уж больно хороши были те украинки-школьницы, которых он случайно заприметил в сквере, – стройные, в нарядных платьях, они стояли под огромным дубом и смеялись. Кирилл вдруг обратил внимание на их фигуры – на красивые шеи, высокие груди, изгиб спины и ягодиц, длинные ноги. Подувший резкий ветер невзначай задрал у них подолы, и до того, как девочки, завизжав, присели, Кирилл заметил трусики – белые и голубые – и ощутил, как стали мокрыми его ладони и что-то застучало в горле. Он даже испугался поначалу, но, вспомнив Маньку и ее голый зад, вертящийся под теткиным прутом, зажмурился, как тогда в сарае, и густо покраснел. С тех пор на девушек и молодых женщин Кирилл стал смотреть совсем не так, как смотрел раньше. Он начал отмечать их необъяснимо-волнующую красоту и замечать ту удивительную притягательность, противостоять которой, как он понял, у большинства мужчин не было ни сил, ни возможностей.

После возвращения из Киева отец заметно изменился. Вступив в новую должность, он обзавелся не только кабинетом, но и немалым кругом новых знакомых. Руководители кружков художественной самодеятельности, активные участники концертов и несколько сотрудников горисполкома, ведавших культурой, стали по вечерам часто бывать дома у Лавровских. Приходили и подруги мамы, и им всем вместе, несмотря на неприхотливый быт семьи, было и весело, и хорошо.

Кирилл Аркадьевич прекрасно помнил эти вечеринки. Вино и легкие закуски, обычно приносимые гостями, были далеко не главным в тех застольях. Главным были разговоры, обсуждения планов новой папиной работы и, конечно, песни. Помимо популярных песен из кино, у папы было два коронных номера – две песенки, которые он всегда пел маме. Мелодии, как и слова, тех сентиментальных и наивных песен, Кирилл запомнил навсегда, не зная, впрочем, – как не знал и папа – кто автор музыки и текстов этих популярнейших в те годы шлягеров.

Первая из них, лирическая, написанная от лица любящей жены, пелась папой так:

Вторая же, шуточная, с еврейским подтекстом и в словах, и в мелодии, звучала следующим образом:

Мама от этих песен млела, гости – тоже, и всем было необычайно хорошо, тепло и уютно.

И лишь много лет спустя Кирилл узнал, что первая из этих песен – «Пусть дни проходят» – была написана еще до войны композитором Борисом Терентьевым и разошлась по стране в нескольких мелодических и текстовых вариантах. В конце 60-х ее спела Майя Кристалинская, и Кирилл, прослушав пластинку, поначалу даже возмутился: не та мелодия и не те слова! Но затем, спохватившись, понял, что, скорее всего, это отец пел маме один из вариантов, а Кристалинская пела в точном соответствии с авторским текстом.

Вторую же песню – «Налей-ка рюмку, Роза» – Кирилл Аркадьевич услышал – в записи – много позже, в исполнении Аркадия Северного, или, иначе – Звездина. Слова в этой записи были также отличными от тех, которые пел отец. Кто являлся автором мелодии и текста этой песни, Кирилл Аркадьевич не знал и поныне.

Отец был компанейским человеком, любил петь песни и играть на пианино, ухаживать за женщинами, танцевать. Но он, фактически всю свою жизнь отдавший армии, не был готов к гражданской жизни. И уже вступив в должность директора Дома культуры, никак не мог понять, что люди могут лгать, глядя в глаза; что распоряжения директора могут неделями не исполняться; что за комплиментами в свой адрес нередко кроется только угодничество и лесть, а вовсе не признание его талантов. Он был незаменим в организации концертов, вечеров и прочих праздничных мероприятий. Но когда надо было что-либо достать, пробить, договориться – он пасовал. И тем не менее вначале все было прекрасно. Отец был полон планов, и ему казалось, что он сумеет воплотить их в жизнь.

Кирилл, оставшийся на это лето дома, стал часто приходить к отцу в его рабочий кабинет. И там он с удивлением узнал, что отец, оказывается, играет в шахматы, и неплохо. Во всяком случае, он выигрывал у многих. Заметив интерес Кирилла к шахматам, отец пообещал, что и его научит, и в самом деле дал первые уроки этой древней игры. А вскоре шахматная доска с фигурами появилась и дома. Мама очень обрадовалась новому интересу сына, но сама учиться игре в шахматы категорически отказалась.

Кирилл Аркадьевич с необычайно светлым чувством вспомнил свое былое увлечение шахматами. Во времена социализма шахматы были не просто игрой. Они – как музыка, как космос, как балет – являли собой некий символ таланта народа, и фамилии Алехина, Ботвинника, Смыслова, Бронштейна, Таля, Петросяна, Спасского, Котова, Нимцовича, Тайманова, а затем и Карпова с Каспаровым были известы почти каждому. Кирилл Аркадьевич припомнил телерепортажи с шахматных чемпионатов; печатавшиеся почти в каждой газете нотации лучших шахматных партий и характерные диаграммы с изображением ключевых позиций; издававшуюся огромными тиражами шахматную литературу и работавшие в каждом Доме пионеров шахматные кружки. В юности он сам не раз участвовал в студенческих турнирах и даже умудрился получить третий взрослый разряд. Но, к сожалению, с распадом страны куда-то запропастились и шахматы, и только старики, сидящие с двухциферблатными часами на скамейках в скверах, напоминают о былом величии советской шахматной школы.