Борис Березовский - Исполнение желаний

Вторая же песня, особенно ее припев, очень нравилась Кириллу:

И спустя много лет, где-то в начале 90-х, увидев фильм Петра Тодоровского «Анкор, еще анкор!», Кирилл Аркадьевич в буквальном смысле вздрогнул, услышав в превосходном исполнении профессионального хора эту, давно уже не слышанную им, песню. И вновь, как уже не раз бывало, подумал и о схожести талантов отца и Петра Ефимовича Тодоровского, и о горькой несхожести их судеб.

А еще Кириллу запомнился артист, с блеском и невероятным артистизмом читавший со сцены различные басни – от Ивана Крылова до Сергея Михалкова. Звали этого самодеятельного артиста Вениамин Аркадьевич Бардин. По основной профессии он был врачом-рентгенологом и, как сплетничали взрослые, ужасным сердцеедом. Будучи холостяком, Бардин жил со старенькой мамой и являл собой предмет любовных вожделений не только незамужних, но и многих замужних жительниц их городка.

В нем поражало все – и внешность, и умение одеваться, и невиданные до того Кириллом, что называется, светские манеры. В будущем, увидев, а потом и познакомившись с блистательным Игорем Борисовичем Дмитриевым, Кирилл Аркадьевич всегда, общаясь с ним, вспоминал Бардина, чем-то неуловимо походившего как на самого Игоря Дмитриева, так и на его многочисленных киногероев. Надо было видеть выразительное, словно вылепленное скульптором лицо Бардина; гриву темных, слегка вьющихся волос; его стать и умение перевоплощаться на сцене, не говоря уже о смокинге – невиданной в провинции тех лет форме одежды, – чтобы понять: вот он, идеал мужчины и артиста!

В то лето, медленно катившееся к осени, в их городке установилась необычайно жаркая и душная погода. Уже к полудню солнце жгло невыносимо, и только к концу дня дышалось чуточку полегче. Большая полная луна, вползавшая по вечерам на небо, пугала всех своим кровавым ликом, и люди верующие, глядя на нее, тихонечко крестились.

Кирилл вместе с соседскими мальчишками во все глаза смотрел на круглую луну, пытаясь рассмотреть на ней неясные узоры, как будто нанесенные неведомым космическим художником.

– Пап, что там, на Луне? – спросил Кирилл отца, вышедшего с мамой, Костиком и тетей Олей на крыльцо.

– А что ты там увидел? – удивился папа. – Ах, это! Ты не знаешь? Да это ж отражение Земли. Точнее, отражение Кавказских гор, – скорее пошутив, чем сказав то, что думал в самом деле, ответил папа. Однако же Кирилл это запомнил, и всякий раз, увидев полную луну, он вспоминал отца и его шутку.

– Кирилл! – позвала его мама. – Мы в гости к Грусманам зайдем. Присмотри за Костиком, а то он куксится чего-то. Не обижай его. Мы скоро. Оля тоже быстренько вернется. Будь молодцом!

Похныкав по привычке, Костик, когда родителей уже не стало видно, спокойно сел на нижнюю ступеньку и чем-то занялся. Все стали бурно обсуждать услышанное от отца Кирилла, заспорили, и тут вдруг кто-то из ребят, подойдя к крылечку, крикнул:

– Лаврик, посмотри! У Кости рвота!

Все дружно бросились к крыльцу и действительно увидели у Кости на губах белую пену. Кирилл платочком вытер брату губы и пощупал лоб – он был горячий. Не растерявшись, Кирилл попросил ребят побыть немного с Костей, а сам помчался к Грусманам, за мамой.

Переполошившиеся родители, примчавшись домой пулей, сразу уложили Костика в кровать, поставили ему под мышку градусник и, попросив Кирилла присмотреть за братом, побежали за врачом – Ольгой Петровной, жившей по соседству. Та, придя и осмотрев горевшего уже огнем ребенка, внимательно прослушала его грудную клетку и предположила худшее – воспаление легких. Вернувшаяся вскоре тетя Оля стала вместе с мамой делать Косте уксусное обтирание, папа побежал в аптеку, а Кирилл, забившись в угол и не на шутку испугавшись, благодарил судьбу за то, что спохватились вовремя.

Однако несмотря на все лекарства и уколы, Костику не становилось лучше. Он лежал пластом в своей кроватке, не пил, не ел, а лишь тихонечко стонал, не отвечая на вопросы и никого не узнавая. Высокая температура не спадала, и мама была в полном отчаянии.

Диагноз, к сожалению, подтвердился – воспаление легких, причем двухстороннее. Кто только из врачей не побывал у них! Но никто так толком и не знал, что делать. На третий день явился даже Бардин. Был уже вечер, и Вениамин Аркадьевич, осмотрев больного, вдруг спросил у мамы:

– Какую из своих игрушек Костик больше всего любит?

Мама растерялась:

– Какую из игрушек? Ну, я не знаю. Вообще-то спички.

– Спички? – удивился Бардин. – Ну хорошо. Несите спички! Мне кажется, что кризис миновал. Сейчас увидим!

И тут, действительно, случилось чудо! Почувствовав в своей ручонке коробок, Костик вдруг открыл глаза, промолвил: «Пички!», и попросил попить. Что было дальше – трудно описать. Одновременно и смеясь, и плача, мама целовала Бардина, потом Кирилла с папой, ну а потом поила Костика его любимым морсом, все время причитая, как крестьянка: «Господи! Спасибо тебе за сыночка! Он выздоровеет, выздоровеет! Костик будет жить! Какое чудо!»

Счастливо улыбаясь, она спросила Бардина:

– Вениамин Аркадьевич! Как вы догадались? Вы же волшебник! Это просто чудо!

Тот импозантно поклонился и, склонившись к маминой руке для поцелуя, щелкнул каблуками:

– Интуиция, дорогая моя Маргарита Ароновна, интуиция! Все-таки я врач, хотя и рентгенолог. Да и повидал немало, – он улыбнулся и добавил: – Безмерно рад, что догадался. И вам теперь полегче будет. Не смею больше беспокоить, всего хорошего. – И, обменявшись рукопожатием с папой, вышел.

Через неделю Костик был уже совсем здоров. Мама же, летая как на крыльях, все поминала Бардина и спрашивала папу, как им быть: собрать гостей сейчас или немного подождать и пригласить перед началом нового учебного года?

– Зачем откладывать? – отвечал папа. – Давай всех соберем сейчас. Повод у нас – лучше не бывает! А перед сентябрем мы, как обычно, снова соберемся.

– Значит, в ближайшую субботу, – резюмировала мама, – а уж мы с Олей вкусненького наготовим!

Вечеринка в честь выздоровления Костика удалась на славу. Мама с тетей Олей в самом деле превзошли себя, и на столе стояло все, что только можно было себе представить. Собравшиеся дружно восхваляли кулинарное искусство мамы, пили вино, закусывали, балагурили и пели песни. Кирилл же ерзал на своем высоком стуле, потел от страха и тихонечко молился про себя, чтобы не прознали о его проделке.