Павел Рыков - Биоценоз

Сергей Константинович по окаменевшей спине жены, накладывавшей варенье в вазочку, понял, что разговор очень её волнует. Да и понятно: кому приятно, когда за столом на кухне сидит некий казённый человек по казенной же надобности и задаёт вопросы, на которые отвечать совсем не хочется.

– Двери у нас двойные. Сами видите. Да и спала она. Я дважды звонил, – сухо ответил за жену Сергей Константинович.

– Вот-вот! – Подхватил Богодухов, как бы не замечая напряжённости в разговоре. – Примета времени. Двойные двери, Замки, сигнализация. Решётки на окнах. Живём, друг от дружки отгородясь. Что у соседа делается, не знаем. И у кого бы это застреленный мог в подъезде вашем быть? – и к кому конкретно не адресуясь, спросил следователь и без паузы продолжил. – А чай у вас, хозяюшка, преотменнейший. И на варенье вы мастерица. Люблю, грешник, сладенькое, хотя жена за фигуру поругивает. Земляничка, словно только собрана. Ар-ромат! М-м-м! Так вы, говорят, по учёной части? – Обратился он уже к Сергею Константиновичу. – Я и сам, было, пошёл по учёной части, начал материал для диссертации собирать, да разве с канальской этой работой выберешь время для науки!

– Муж у меня директор Лаборатории Биоценозов Академии наук. Доктор биологических наук, профессор! – Не без вызова в голосе произнесла Ксения.

– Высоко, высоко, – мне сроду не дотянуться. Дай бы бог кандидатскую дошкрябать, – с показным, несколько комичным смирением произнёс Богодухов и даже голову в плечи втянул. И тут же продолжил. – А биоценоз – это, стало быть, что?

Пришлось Сергею Константиновичу прочесть маленькую лекцию, для старшеклассников, о том, что окружающий мир – это взаимосвязанная совокупность живого и неживого. Рассказал, чем значимы трансформации биоценозов, вызванные деятельностью человека, а также изменениями климата на планете. Богодухов слушал весьма внимательно, и даже чай прекратил прихлёбывать. А вывод из услышанного сделал такой, что даже улыбнуться захотелось:

– Занятно, – заметил он. – Всё, как у людей. Что бы, скажем, мы делали без преступников? А они без нас? Занятно! Так, значит, прилетели вы сегодня…

Во время «лекции» Ксюша безучастно сидела на стуле, слушая и, как казалось, не слыша, что говорил муж. А Сергей Константинович подробно начал рассказывать, как он летел на чартере с вахтовиками, как они ему предлагали выпить за компанию, как прилетели, как он ехал и заехал в магазин, взял пива, и всю историю во дворе, со всеми подробностями, включая постыдную. Во время рассказа жена вышла из кухни, но Сергей Константинович чуял, что она из глубины квартиры внимательно вслушивается в его рассказ. И когда дошёл до подробностей первой смерти, услышал, как что-то упало на пол. Он вышел из кухни, и запах лекарства привёл его в спальню. Пахло валокордином. Жена в последние месяцы слишком часто пила валокордин и ещё какие-то таблетки, объясняя это начинающимися возрастными женскими проблемами. Она сидела на кровати, закрыв лицо ладонями, а на полу перед ней валялись пузырёк валокордина и стакан, жидкость из которого разлилась на палас.

– Пусть он уйдёт, – сказала она тихо, сквозь всхлипывания, и вдруг закричала, – пусть он уйдёт! Потом, потом! Всё потом! Не могу. Пусть уходит!

Сергей Константинович пошёл на кухню. Следователь Богодухов уже встал из-за стола:

– Понимаю, понимаю. Женская психика… – сказал он, вытирая платком густо вспотевший лоб. И добавил с полувопросительной интонацией: – Любит она вас? Видно, что любит. Так я пошёл, но мы ещё встретимся. Надо всё на бумаге закрепить.– И он вышел.

Сергей Константинович, прежде чем затворить дверь, посмотрел на толстую спину следователя Богодухова и прилипших к потной спине бесчисленных попугайчиков. Да и то сказать, жаркий выдался денёк.

Однако, нужно было взять себя в руки и жену вывести из того состояния, в котором она пребывала. Сергей Константинович пошёл в спальню. Ксюша лежала поверх одеяла на постели с закрытыми глазами. Видно было, что она всплакнула.

– Пойдём, чайку…

– Иди, иди, я полежу.

– Да ладно тебе, – сказал Сергей Константинович, присаживаясь на краешек кровати. – Чего ты завелась? Я – то живой. Страшно, конечно, было. Но теперь всё позади.

Жена молчала.

– И вопросы эти дурацкие кончатся. Им же надо свидетелей опросить. Сама посуди: два трупа за раз. А Гаркушу жалко. Такой дед расчудесный. Я его только хотел окликнуть и вот тебе на!

Жена молчала, и только слёзы заскользили из закрытых глаз.

– Ну, хорошо, хорошо, не стану тебя тревожить. Ты капли-то выпила?

Жена молча двинула головой. Не поймёшь, да или нет.

Как по-доброму начинался день, каким замечательным он мог стать, а теперь ясно, что ничего хорошего ждать не приходится. Тем более, эта истерика, а это истерика несомненно… В последнее время смены настроения у жены начинали серьёзно утомлять Сергея Константиновича. Вернее, не утомлять, а выводить из равновесия и даже мешать размеренному поступательному движению мысли, его сосредоточенности на исследованиях и размышлениям о ходе исследований и результатах поиска. Иногда под вечер, а иногда и с утра накатывало на неё такое, словно погода в межсезонье, когда, то солнце во всё небо, то разом дождь. И без видимых причин. Или причины эти были ему неведомы и связаны с Ксюшиной работой, и тамошней, на работе, жизнью. Но с другой стороны, работа у жены сидячая, конторская. Главбуху эмоции зачем? Гоняй себе циферки со статьи на статью. Цифры – не люди. И даже не мелкая живность из водоёма, хотя в чём-то схожесть имеется. Не галдят, прибавки к жалованию не просят, выстраиваются по порядку, одна за другой. В лаборатории Сергей Константинович имел, как директор, дело с бухгалтерскими отчётами. Но сама скудность бюджетного финансирования делала эти отчёты простыми до изумления. На зарплату денег ещё давали, а на всё остальное – шиш! Живи, как знаешь. Они и жили на отшибе от головной структуры. А между тем, в лаборатории за последнее: десятилетие две докторские, три кандидатские, монографии, книги, атласы, приглашения за рубеж на симпозиумы с докладами – разумная и содержательная жизнь. И стремление подзаработать также наличествовало. Не подумайте, что на какие-то побрякушки или излишества, а на самое житейское и необходимое: на посуду лабораторную, имеющую обыкновение биться, на химикаты, на картриджи, будь они неладны! А тут истерики и некие недомогания по галантерейной части… Но сегодняшняя близость изумила его. Словно в молодости, когда они только поженились. Кто бы мог подумать, что она возможна? Сергей Константинович давно уже ни о чём таком и не предполагал. Да, предполагала ли она? То, что перепадало изредка, следовало отнести, скорее, к супружескому тяглу. Да и то, чаще всего было после похода в гости или в ресторан. Сам он пил мало и довольно не заинтересованно. Потому что слишком ценил ясность ума, а Ксюша последнее время припадала к рюмочке, но ума не теряла. Выпитое действовало на неё скорее растормаживающее. Выпьет, и будто пуговичка некая расстёгнётся. Вдруг начинает дурачиться, поддразнивать его, будто в молодости, когда они только познакомились и только узнавали друг друга. Но теперь чего уж узнавать – всё, кажется, известно. Но самое главное – всё известно о самом себе. И они, будучи наедине, занимались обычно тем, к чему привыкли за двадцатитрехлетие супружества. Совершали некие физиологические отправления, семяизвержение ради семяизвержения. Ксюша же во время близости, словно о чём-то вспоминала, думала какую-то думку. Лёжа, смотрела в потолок, и только раздувавшиеся ноздри и глухое подстанывание выдавали внутреннее напряжение и подкатывающую страсть. Хотя не факт, что заканчивалось так, как должно было заканчиваться. Их, женщин не поймёшь. Впрочем, всё случалось быстро, она торопилась в ванную, а он на кухню выпить остывшего чая и полистать академический журнал. А иногда, совсем даже некстати, вспоминал учительницу рисования.