Ирина Горюнова - Посмотри в зеркало

Очутившись в этом приморском городе, она поняла – здесь ей принадлежит все: шумный гомонящий день с многочисленными продавцами стандартных ракушечных сувениров и лотками, полными россыпи дешевых поделок из полудрагоценных камней, с торговцами раками, креветками и пивом, с палатками купальников, шалей и платьев, теплые бархатные ночи с запахом коньяка и взмывающими в черное небо фонариками счастья, уносящими в море горящие огни чьих-то сердец и загаданных желаний, набережная, полная съехавшихся на кинофестиваль с разных концов света актеров и режиссеров … Принадлежит по-особому, открывая каждый миг существования с искусством и радостью, будто ювелир гранящий алмаз, любоваться которым казалось бы могут все, но это только ее изысканное переживание творца, художника жизни, вызывающее легкую улыбку и такую же легкую радость.

Тем же вечером, бросив нераспакованный чемодан в номере, она отправилась к морю. Прихватила по дороге бутылку шампанского – хотела вина, но без штопора его не открыть. Йодистый водорослевый воздух, медитативно мерный шелест волн, шепот сплетничающей о туристах гальки, медленно скрывающийся за горизонтом пламенеющий солнечный диск и пузырьки шампанского, щекочущие нос… «Эй, блуждающая душа, – словно говорили они, – войди в новое пространство, сбрось свои маски и дежурную форму, пора идти к нам, стать беспечной рыбой, плывущей в глубине, с наслаждением изгибающейся чешуйчатым телом…»

Ей значительно полегчало. Наконец, она смогла спокойно засыпать, без страха и боязни, слез, изматывающих истерик. Морской воздух и купания, длительные прогулки в хорошей компании, хороший коньяк, много, очень много смеха и флирта оставили позади ее внутренний ад.

Отель, забронированный устроителями, оказался довольно приличным, правда Ульяну определили в двухместный номер, предупредив, что могут подселить еще кого-то из прибывших: в гостинице как всегда путаница и неразбериха, а отдельный номер для каждого непомерная роскошь, особенно учитывая не слишком звездный статус участницы… Но и это не могло, по большому счету, испортить ей настроения, легкая тень недовольства тут же осветилась ласковым вечерним солнцем и растаяла, не оставив следа.

На следующий день к Ульяне подселили необычную темноволосую девицу с короткой стрижкой и торчащими во все стороны фиолетовыми перьями, похожую на образ Джиа, сыгранный Анджелиной Джоли в одноименном фильме. Миндалевидной формы зеленые глаза, ямочки на щеках, появляющиеся от ее улыбки, коротко остриженные ногти, которые та любила обкусывать, сосредоточившись на разговоре, казавшемся важным… А еще худощавая фигурка с недоразвитой грудью, на которой хорошо сидит неформальная одежда, тогда как платья недоуменно болтаются, будто на вешалке, острые жалобные коленки, тонкие запястья с нанизанными в большом количестве браслетами и фенечками…

Ульяне было так хорошо и радостно, что она постаралась оказать соседке ласковый прием: предложила вина, нашла в шкафу чистое постельное белье, лишнее полотенце. Тем не менее, назвавшаяся Фаиной девушка, чудилась несколько странной. В чем заключалась эта странность, Ульяна не понимала, но ясно ее ощущала. Казалось, Фаина похожа на тонко расписанную японскую шкатулку с секретом, открыть которую сразу не получится, и Ульяна присматривалась к ней с интересом, ожидая возможности подобрать ключик, приоткрыть крышку и узнать, что же находится внутри, в душе этого создания, настойчиво демонстрирующего окружающим полную свободу. Ульяна не могла понять, кто эта девушка: критик, актриса, начинающий режиссер, случайно, по знакомству, залетевшая на кинофестиваль особа, далекая от этого мира?..

Имя ее – Фаина, звучало волшебно и напевно, как древняя легенда, оно поблескивало зеленой яшмой, струилось китайским шелком, ускользало змеиными изгибами в расщелины гор.

Внешне она напоминала языческую богиню, дерзкую, непохожую на других, ветреную, таящую неисчислимое количество тайн и загадок. Тонкие веточки рук, беззащитно розовые лепестки губ и ошеломительная улыбка Елены, развязавшей Троянскую войну. Внимание Ули постоянно притягивалось к ней, а любопытство становилось сильнее. Фаина не выглядела сексуальной и манящей, но заключала в себе нечто волнующее, способное вызвать короткое замыкание и яркие, летящие во все стороны искры. Интуитивно Уля понимала, что находиться рядом с таким существом опасно: можно увлечься, начать совершать несвойственные обычно поступки и зайти за разные неведомые ранее грани, преодолеть земную гравитацию и полететь, прекрасно осознавая, что не управляешь полетом, и уж какой будет посадка/приземление лучше вообще не задумываться…

Совместные посиделки с друзьями и новыми знакомыми на берегу моря или в облюбованном кафе на набережной приносили успокоение и чувство освобожденности, гармонизирующее Улю настолько, что ничего иного нельзя было и желать. Фаина часто находилась рядом, казалось, она нуждается в новой знакомой, льнет, тихо воркует на ухо, окутывая паутиной комплиментов, и манит в неизвестные пространства. Она заботливо убирала локон, упавший Ульяне на глаза; видя, что та мерзнет, накидывала ей на плечи свою кофту, а если соседка, не слишком трезвая, после ночного купания в море забывала сандалии, часы, лифчик – тщательно подбирала их и шла за следом, оберегая, чтобы алкогольный кураж не увел потерявшую контроль девицу в неизвестном направлении.

Иногда Фаина исчезала, стремительно уносилась, проводила время с другими людьми, курсируя иными тропами. Уля беспомощно наблюдала, как она обвивает подобно юркому вьюнку одного весьма известного длинноволосого саксофониста, смахивавшего на растрепанного шелудивого пса в репьях и проплешинах, нуждающегося в добром хозяине и хорошем уходе. Создавшаяся ситуация выглядела пошло, и она молчала, сглатывая недоумение и потустороннее бессилие от невидящего, проходящего насквозь надменного взгляда Фаины. Та возвращалась и продолжала играть, мороча голову и Уле, и музыканту, наслаждаясь пикантностью тех или иных моментов. Это выводило из себя, Уля раздражалась и клялась не обращать на нее внимания, но как только принимала это решение, соседка становилась грустной, задумчивой и печальной, – на Улю накатывала материнская жалость и стремление позаботиться об эфемерном существе, поселившемся с ней в одном пространстве.

Кожа Фаины от анемичной бледности перетекла в здоровый золотисто-шоколадный оттенок, а глаза, наоборот, приобретали белесую прозрачность, словно сигнализировали, что зеркало души отражает происходящие в ней непростые процессы. Иногда она отгораживалась сумбурными опиумными видениями, изрыгая невероятные эпические фразы, а потом приходила в себя и смотрела на Ульяну так, словно это та была не в себе, и бедной Фаине пришлось мириться с невразумительным каскадом путаных фраз соседки по комнате. Ее одежда и украшения с руническими узорами, обманывали простотой рисунка и не сбывающимися предсказаниями – руны оказывались перевернутыми и меняли значение на противоположное. Она была из тех женщин, что похожи на шаловливого, естественного, не знающего смущения ребенка. Ее хотелось накормить, потеплее укутать, согреть на ночь теплого молока с медом, поцеловать в лоб… Ее непременно нужно полечить, потому что она ссадила коленку, натерла на мизинчике мозоль, обгорела на солнце и теперь невыносимо страдает… Но иногда, если невзначай бросить взгляд, можно рассмотреть облик горгульи, проступающий сквозь невинную, якобы подростковую оболочку. Игра набирала обороты.