Вера Гривина - Русский сын короля Кальмана

Чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку де Винь продолжил:

– Еще рыцарь Конрад говорил…

– Довольно, кузен! – прервала его девушка. – Мне надоела эта досужая болтовня. Melius est prudenter tacere, quam inanter loqui 48 48 Лучше рассудительно молчать, чем бестолково болтать (лат.). .

И хлестнув свою лошадь, она ускакала.

С тех пор, как Агнесса замыслила стать аббатисой, она начала изучать латынь. Порой девушка демонстрировала де Виню свое знание языка, но никогда это у нее не получалось так, как сейчас, агрессивно. Она разозлилась не на шутку, и о причине ее злости догадаться было нетрудно.

Расстроенный де Винь почувствовал, как из его души мгновенно улетучилась симпатия к рыцарю Конраду – счастливчику, удостоившемуся любви прекрасной Агнессы де Тюренн.

Зимой Гёза и Фружина перебрались из Секешфехервара в Буду на Дунае. Такие переезды случались нередко, так как ни один комитат 49 49 Комитат – территориально-административный округ Венгерского королевства. Во главе комитатов стояли назначенные королем управляющие – ишпаны. не имел достаточных средств для слишком долгого содержания венценосных особ с их домочадцами, придворными и слугами. Вот и приходилось королевскому двору менять постоянно свое местопребывание.

Ссора между венценосными супругами закончилась еще осенью, а результатом их примирения стала вторая беременность Фружины. Однако на сей раз королева переносила тяжело свое положение. Ее внешность сильно изменилась в худшую сторону, отчего король охладел к жене. Фружина растерялась. Больше года она была уверенна, как в собственной красоте, так и в своей власти над мужем. Король смотрел на нее с восхищением и не упускал малейшей возможность побыть с ней вместе. Королева думала, что так будет всегда, но, увы, ее постигло разочарование: оказывается, женщине легко потерять и красоту, и любовь почти боготворившего ее мужа. Расстроенная Фружина винила в этой беде еще не родившегося ребенка, не испытывая к нему ничего, кроме неприязни.

Условия жизни в Буде были отвратительными: деревянный замок стоял на горе и продувался всеми ветрами. Чтобы сохранить в неуютных покоях тепло, приходилось с утра до вечера топить печи. В такой обстановке настроение королевы только ухудшалось.

На исходе зимы Фружина получила письмо от своего любимого брата Владимира – родного ей, в отличие от остальных братьев, не только по отцу, а еще и по матери. Юный князь сообщал сестре о последних киевских событиях, имевших свое начало еще тогда, когда Фружину звали Евфросинией, и она жила на Руси.

После смерти Всеволода Ольговича киевским князем стал его брат, Игорь Ольгович, чему воспротивились киевляне, призвавшие с Волыни Изяслава Мстиславовича. Игорь попытался вернуть Киев силой, но потерпел в бою поражение, попал в плен, тяжело заболел в заточении и, испугавшись смерти, постригся, с разрешения князя Изяслава, в Федоровской святой обители под именем Гавриила. После того, как болезнь князя-инока отступила, он тихо жил чернецом, пока по Киеву не разнеслась невесть откуда взявшаяся молва о его желании отречься от схимы и вновь добиваться киевского княжения. Чернь набросилась на инока Гавриила прямо в храме. Несчастного мог бы спасти князь Изяслав, но его как нарочно не было в городе. За инока Гавриила заступились митрополит Климент и единокровный брат Изяслава Мстиславовича, пятнадцатилетний берестейский князь Владимир. Последний, рискуя жизнью, препроводил инока во двор своей матери, вдовствующей княгини Любавы Дмитриевны, но озверевшая толпа ворвалась и туда. Бунтовщики избили слуг княгини, сорвали крест с ее боярина и растерзали чернеца Гавриила, в миру князя Игоря Ольговича.

Братья королевы утверждали, что городских жителей возмутили лазутчики суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого, стремящегося избавиться от своих возможных соперников в борьбе за Киев. Фружина, конечно же, поверила родным. Она пришла в ужас, когда узнала, какой смертельной опасности подвергались два самых близких для нее человека – мать и любимый брат, (горестная судьба князя-инока ее совсем не тронула). А Юрий Владимирович не раз поминался венгерской королевой недобрым словом.

И вот однажды за утренней трапезой Гёза сообщил, не глядя, как обычно, на жену:

– Вчера в Буду прибыл твой родственник – князь Эндре, сын князя Горги.

Фружина не сразу поняла, о ком идет речь, а когда до нее дошло, что король говорит о князе Андрее Юрьевиче, старшем сыне Юрия Владимировича Долгорукого, она сердито спросила:

– Что он у нас забыл?

– Князь Эндре путешествовал, а теперь возвращается на Русь. Я пригласил его на обед.

Королева возмутилась:

– Но Андрей – сын врага Изяслава, и, следовательно, твой тоже!

– Как мне известно, Эндре не воевал с князем Изяславом, – возразил Гёза.

– И все же… – начала Фружина.

Муж прервал ее:

– Успокойся, дорогая! Обязательства перед твоим братом не будут мною нарушены. А от князя Эндре я хочу узнать о положении дел в Константинополе и при дворе короля Конрада.

Фружина хотела было вступить в спор, но, вспомнив о своих натянутых отношениях с мужем, молча проглотила обиду. А князь Андрей, как нарочно, чтобы позлить свою царственную родственницу, явился на обед в роскошном наряде из дорогого греческого шелка и богатых украшениях. Но больше всего Фружину возмутила украшенная жемчугом и драгоценностями диадема гостя, которая превосходила в роскоши венцы хозяев.

Трапеза проходила в большом мрачном зале, где за грубо сколоченным столом сидели король, королева, князь Андрей, два младших брата короля и несколько вельмож. Гёза, стараясь быть учтивым с гостем, осведомился у него о здоровье германского короля и герцога Швабского. Фружина угрюмо молчала. Скорее всего обед прошел бы чинно и немногословно, если бы братья короля, Ласло и Иштван, не принялись на ломанном немецком языке расспрашивать гостя о крестовом походе. Андрей отвечал сухо и с явной неохотой. Однако принцы не унимались. Тогда раздраженный князь сообщил:

– А в Никее я встретил нашего родственника Бориса.

Король и королева дружно вздрогнули.

– А разве он не остался в Константинополе? – спросил Гёза.

– Нет, он последовал вместе с франками в Святую землю, – ответил Андрей.

Эта новость так обрадовала Фружину, что она даже улыбнулась. Гёза тоже был доволен, решив, что Палестина – самое лучшее место для непризнанного сына короля Кальмана. Между тем гостю вовсе не хотелось радовать хозяев. Андрей, во-первых, любил отца, несмотря на всю сложность отношений с ним; во-вторых, симпатизировал Борису.