Вера Гривина - Азалия

– Еще рано об этом жалеть, – участливо заметила хозяйка. – Мессир Бертран не стар, а Небеса милостивы.

– Надеюсь, что милостивы, – задумчиво проговорил Бертран и почему-то посмотрел на Азалию.

А у нее от этого взгляда вдруг пробежал по спине мороз.

– У тебя, глаза матери, а губы отца, – продолжил гость. – Ты похожа на них обоих. Смотрю на тебя и удивляюсь, неужели передо мной тот самый ребенок, которого я видел когда-то в Мелёне.

– А как мессир Бертран оказался в Мелёне? – полюбопытствовала Жаветта.

– Я тогда служил графу Эду Блуасскому – заклятому врагу графа Бушара Вандомского. Однажды мой сюзерен послал меня с поручением в Париж. Из-за отвратительной погоды я и сопровождающие меня воины заблудились в лесу, где встретились с разбойниками. Они на нас напали, и вскоре из всего нашего отряда в живых остался я один, причем весь израненный. Наверняка мне пришлось бы стать жертвой подлых грабителей, если бы на мое счастье шум схватки не услышал Готье, находившийся неподалеку со своими ратниками. Когда помощь подоспела, я истекал кровью, и Готье велел отвезти меня в крепость. Я пробыл в вашем доме, Азалия, три дня, пока не окреп настолько, что смог сесть на коня и продолжить прерванный путь. Ты помнишь меня?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, я ничего о Мелёне не помню.

– Совсем ничего?

– Совсем. Какой я тогда была, мессир Бертран? – заинтересованно спросила Азалия.

– О, ты была милой и шаловливой девочкой, – ответил гость с необычной для его сурового вида мягкостью.

– А мои родители меня любили?

– Они тебя просто обожали.

– Я и их не помню, – с горечью призналась девушка.

– Они были прекраснейшими людьми, – сказал Бертран проникновенным голосом. – Для меня твой отец – образец чести, а твоя матушка – воплощение добродетели. Я ни одного мгновения не сомневался в том, что они не совершали тех преступлений, в которых их обвинили.

– Моих родителей погубил Можер! – воскликнула Азалия.

– Можер? – удивился гость и в глазах у него промелькнуло беспокойство. – Откуда ты о нем знаешь?

– От меня, – ответила за внучку Жаветта. – А мне о Можере рассказала кормилица Матюрина.

Азалии показалось, что морщина на лбу у Бертрана стала глубже.

– А что еще кормилица рассказывала? – осведомился он.

– К сожалению, ничего. Она быстро умерла, да будет милостив Господь к ее душе. Мы только и успели услышать от нее о норманне Можере, погубившем Готье и Люцию.

Морщина Бертрана немного разгладилась.

– Я не входил в ближний круг графа Блуасского, однако до меня дошел слух, что кто-то согласился за большую плату сдать нам Мелён. Этим предателем мог быть только помощник Готье, норманн Можер.

– Почему только он? – удивилась Азалия.

– А у кого еще было достаточно возможностей для сдачи крепости? Только у Готье, но в его честности я не сомневаюсь. А с Можером мне хватило недолгого знакомства, чтобы понять, какая у этого человека низкая душонка. Он вполне мог свалить свою вину на Готье, которого втайне ненавидел.

– Ненавидел? – недоуменно спросила девушка. – За что?

– Можер был сыном Осмонда де Сентевиля – одного из ближайших сподвижников герцога Нормандии Ричарда Бесстрашного 11 11 Ричард I Бесстрашный – герцог Нормандии (942 – 996). .

– Он был очень знатен, – констатировала Жаветта.

– Но родился младшим в своей семье, – продолжил Бертран, – и, вопреки воле родителей, отказался принять духовный сан. Отец был недоволен сыном, из-за чего тому пришлось покинуть родину.

– Откуда мессир Бертран об этом знает? – удивилась Азалия.

– От самого Можера. Он рассказывал о себе во время моего короткого пребывания в Мелёне.

– Наверняка ему не нравилось подчиняться сыну земледельца, – вздохнула Жаветта. – Готье следовало его опасаться.

Бертран развел руками.

– Увы, Готье слишком доверял своему помощнику.

– Мой старший сын совсем не умел разбираться в людях, – заключила Жаветта.

– Да, это так, – согласился с ней гость.

– Неужели Господь не наказал подлого Можера? – воскликнула дрожащим голосом Азалия и у нее выступили на глаза слезы.

– Наказал, – ответил ей Бертран. – У подлого норманна был самый незавидный конец.

– Что с ним случилось? – встрепенулась девушка.

– Граф Вандомский сделал Можера комендантом крепости, однако негодяй недолго радовался своему возвышению: всего через месяц его убили в лесу разбойники. Такая смерть – достойный венец отвратительных деяний.

У Азалии едва не сорвалось с губ пожелание норманну адских мук, но она прикусила язык, поскольку такие проклятия сердили ее благочестивую бабушку.

– Бог все видит, – прошептала Жаветта.

– Норманны светлые, – сказала, сама не зная зачем, Азалия. – Я не люблю светловолосых и светлоглазых людей.

Эти слова вызвали у Бертрана усмешку.

«И надо было мне брякнуть глупость! – огорчилась девушка. – Теперь он сочтет меня полной дурой».

– Можно мне вас кое о чем попросить? – спросил вдруг гость.

– Конечно – ответила Жаветта. – Мы рады услужить мессиру Бертрану.

– Если верить молве, Азалия готовиться стать Христовой невестой…

Он сделал паузу.

– Верно, – подтвердила Жаветта. – Накануне Рождества моя внучка примет постриг в Сенте-Мари.

– Нельзя ли отложить постриг? – попросил гость.

– Зачем? – удивилась Жаветта. – В нынешнее Рождество должно случиться Второе Пришествие Господа нашего Иисуса. Пусть моя внучка предстанет перед престолом Божьим в монашеском облачении.

– Бог будет судить по делам и помыслам, а не по облачению, – резонно возразил Бертран.

– Аббат Реми сомневается в скором Пришествии Иисуса, – робко вставила Азалия.

Бабушка осуждающе покачала головой, но ничего ей не ответила.

– Если наш мир не погибнет, я хотел бы через месяц вновь вас навестить, – сказал Бертран.

– Ладно, мы не станем торопиться с постригом Азалии, – сдалась старуха. – У нее мало грехов, и ей не страшен Божий суд.

Удовлетворенный таким ответом гость поднялся.

– Мне пора. У меня есть дела в Нарбонне, а завтра я отбываю в Русильон.

Азалия и Жаветта вышли его проводить. Наблюдая за тем, как Бертран взбирается на коня, девушка неожиданно для себя подумала:

«А куда делся Вадим?»

Эта мысль почему-то так ее смутила, что она залилась краской.

– Почему ты постоянно краснеешь, Азалия? – спросил Бертран.

Она сконфуженно молчала.

– Впрочем, это хорошо, что ты умеешь краснеть, – заключил он и тронул коня.

Отношение аббата Реми к монахам не было особенно строгим, поэтому брат Тибо часто навещал родных и проводил с ними много времени. Жаветта с нетерпением ждала сына на следующий после визита Бертрана день, и дождавшись, наконец, рассказала о недавнем госте.