Лева Воробейчик - Клуб достопочтенных шлюх

– Нет, не вру, честно! – почти кричала шепотом Сьюзи. – Подумай, идиот, я же могла просто отправить письмо или найти телефон твоей жены, но не стала этого делать! Ты мне не нужен, я клянусь! Мне просто нужно кое – что спросить…

– Я не верю тебе. – уже тише сказа Дэниэл. По – видимому, рациональное зерно в ее суждениях все же было; на секунду он смягчился. Он был добряком по своей сути – но таким, что за свое собственное счастье мог и убить. Простой человек, среди наших знакомых таких куча – однако никогда мы не задумаемся, как тяжела их жизнь. – Даже если ты говоришь правду – не верю. Даже если от этого будет зависеть твоя дрянная жизнь – я не дам тебе с ней поговорить.

– Пять минут… в твоем присутствии! – чуть ли не умоляла Сьюзи. Интересно, когда она в последний раз умоляла? Что происходило с колоссом Аннеты Боунс? С каких пор он стал таким… приниженным? – Хоть она и не скажет правды, но ты увидишь, что…

– Нет.

– Пожалуйста, Дэни! Я прошу тебя! – со слезами в голосе просила она. Отчего – то исчезло все притворство, исчезла надменность и полуулыбка. Отчего – то попросту исчезло в ней все то, чему имя было – Аннета. Сьюзи не замечала, как, умоляя, она разрушала все то, что создавалось годами – в первую очередь барьеры, воздвигнутые в собственной душе. – Я запуталась, я не знаю… ничего не знаю! Я кажется нашла место, где бы мне могли, ну, то есть я думаю, что могли бы помочь – и только твоя дочь могла бы отвести меня в то место! Я понимаю, как тебе сложно, как ты переживал тогда, но я, я, Дэни? Мне хуже, чем тебе! И вот я умоляю тебя…

Она была слишком юна; слишком много слов для такой маленькой и глупой красотки. Она не подозревала, как изменчива человеческая суть – хотя об этом вообще мало кто подозревает; с каждой новой минутой и секундой она не понимала, что она делает. Целых два года она жила жизнью, сравнивая себя если и не с леди Макбет, то с Саломеей точно; жаль, что этих имен она, правда, так и не знала. Она играла с человеческими жизнями, опьяняя и калеча их; верила, что только в этом и проявляется ее сила. Была ли она сильной? А если нет, то что тогда она принимала за силу? Увы и ах, мои дорогие читатели, – этот вопрос и для меня остается загадкой. Но кое – что я могу сказать точно: перемены, происходящие с ней, являлись ни фарсом, ни нелепой случайностью, даже не внезапным изгибом реки. Умоляя, она еще не понимала, что ее жизнь вступила в новую фазу – фазу Клуба достопочтенных шлюх.

– Я не подпущу ее к тебе, и тебя к ней тоже. Никогда, шлюха.

– Но, Дэниэл, – прошептала Сьюзи с глазами, полными слез. Надо ли вам говорить, что такой он ее никогда не видел? После третьего раза он научился распознавать ее фальшь. И он видел, как сейчас она страдала, получив отказ; если бы он умел подражать ее знаменитой полуулыбке, то не преминул бы этим воспользоваться. – Как же я тогда смогу…

– Мне все равно. – сухо отрезал он. Немудрено, что он успокоился за несколько секунд; ее слезы решили исход. Он понял, что она сохранит их маленькую тайну. Неизвестно зачем, но сохранит. – А теперь убирайся. – Дубовая дверь захлопнулась прямо перед ее носом.

Она знала, что теперь ей попросту некуда будет идти, неоткуда будет брать информацию. Ее вел ее добрый Список – и куда он завел ее, жестокий? Она забыла, что умеет плакать, что умеет умолять – и, стоя возле двери Дэниэла, она всхлипывала, не зная, что же делать дальше. Внезапно все навалилось на нее – в душе творилось невообразимое. Она хотела найти этот фантасмагорический Клуб – и находила с сотню причин этого не делать. Хотела продолжить вести свою счастливую и беззаботную жизнь – и отчего – то больше не смогла. Кто же был тому виной? Что же было тому виной?

Она была шлюхой. Наивной, по – детски глупой, самонадеянной. Целых два года меняла партнеров как перчатки, перебивалась случайным сексом вкупе со случайным заработком; не мечтала – и работы тоже никакой не имела. Она увязла в этой самой жизни – в своих суждениях, мотивах и следствиях; над всем этим возвышался непоколебимый Список, который отчего – то уменьшался с каждым днем. Называйте это, мои дорогие читатели, как угодно – смятением, вышедшим за берега, кризисом, причиной или озарением – но ее уставшей душе захотелось перемен. Будто бы сквозь нее разом прошла вся та боль, что она причиняла другим; словно бы слова человека, которого она не любила, возымели свой эффект.

Она осознала две вещи: очевидную и …странную. Очевидная состояла в том, что искать Клуб так, как это делала она – идея плохая и рискованная. С той же легкостью, с какой она принимала любое свое решение, она в душе выругалась и послала к черту Клуб достопочтенных шлюх. Вторая же вещь вытекала из первой: отчего – то Сьюзи Доус захотелось домой, в Митчфилд, где ее с нетерпением ждали уже третий год.

Но перед тем, как уйти, она заявила о себе. О да, заявила! И пусть она всего лишь надписала на конверте из почтового ящика несколько слов. Пусть она писала карандашом для глаз, так удачно оказавшимся в ее маленькой сумочке. Пусть слова были простые – «я приходила сегодня к нему. Он изменял со мной вам леди» – однако, какой они возымеют эффект, Сьюзи даже и не догадывалась. На короткое мгновение она вновь стала Аннетой – расчетливо бросая конверт поверх остальных писем; кто возьмет его и кто увидит – уже мало ее интересовало. Это была месть, сладкая даже тогда, когда ее почти не видно – рассуждала она, покупая билет до деревушки, где и родилась когда – то. Кто покупал в тот миг билет, а кто рассуждал о сладкой мести? Кто стоял главнее – Аннета или Сьюзи? Неясно; ей даже в голову не пришло спросить саму себя, удовлетворившись или разъярившись ответом.

Дело в том, что шлюхи мало когда занимаются самокопанием.

Зима пришла в Митчфилд спонтанно, даже слишком: сначала был сильный ветер, уносящий зажухлые листья. После – дожди и быстро тающий снег. Всего несколько дней прошло – и городок утонул в одном большом и белоснежном сугробе, похоронившим не только прошедшее, но и настоящее – и никто даже не посмел сказать слово против.

Сьюзан Доус шла по улице, а снег падал на ее темные волосы, приминая и лаская их вьющиеся пряди; ветер же шептал ей такие непристойности, которых отродясь не слышала и Аннета Боунс. Мимо пробежал Марио, повзрослевший сын ее итальянца – соседа, а лицо его являло ту беззаботную детскую радость, которую уже не встретишь на лице его сверстников из городков побольше. Он блестел, нет, сиял – и сияние его улыбки распространялось на все кругом, даруя краски ужасающе серому миру, вдохновляя его на новые свершения и уж точно отдаляющие его конец.

Митчфилд был мал, невелик, знаком в каждом сантиметре своего пространства; оттого – то Сьюзи и вздыхала, словно старуха – слишком со многим ей пришлось попрощаться, уехав оттуда в свои семнадцать лет.