Анатолий Вилинович - Современный Декамерон комического и смешного. День первый

На экране вперемешку листы с названиями: Сводки, Справки, Статьи, доклады. На трибуне выступающий.

Грачева, держа перед собой блокнот, писклявым голосом говорит Вилину.

– Здравствуйте. Вы производитель работ по реконструкции театра?

– Здравствуйте, я вас слушаю, – ответил тот.

– Я, извините, из треста… Простите, как ваша фамилия?

– Вилин моя фамилия, Слушаю вас?

– Для доклада начальству мне необходимо следующие сведения.

– Именно? Какие?

Грачева заглянула в блокнот, поискала там нужное:

– Так… Минуточку… Графа первая… – Помолчав немного, спросила: – Сколько в театре бельэтажей?

– Один.

– Ясненько. Сколько, в том числе деревянных, каменных, железобетонных и железных? – отметила что-то в блокноте.

– В театре один бельэтаж, деревянный!..

– И больше никаких нет? – смотрит на Вилина недоверчиво.

– Раз один, других, выходит, не имеется!.. с заметной нотой раздражения выпалил Вилин.

– Ясненько, – невозмутимо прописклявила Грачева. – В каком они состоянии?

– В аварийном! – повысил голос прораб.

– Все? Или один какой-то?

Вилин поднял глаза к небу и голосом измученного человека громко прошептал:

– В театре всего-навсего один бельэтаж, старый – престарый.

– Ясненько-понятненько… – И после нудного смотрения в блокнот, спросила: – Какие требуются материалы для ремонта, в каком примерно количестве, в отдельности для деревянного, каменного железобетонного и железного бельэтажей?

Товарищ Вилин взорвался:

– В театре один бельэтаж! Деревянный! Старый! Аварийный! Ремонтировать нельзя. Весь прогнил! Надо разбирать и строить новый, товарищ!

Грачева делает отметки в блокноте и невозмутимо после небольшой паузы:

– Ясненько-понятненько… Теперь скажите, на сколько они мест?

– На восемьдесят два места… – отступил от Грачевой.

– Один или все? – сделала шаг за ним.

– Вилин закричал исступленно:

– В театре один бельэтаж! Других нет! И никогда не было!

Грачева снова свое:

– Ясненько-понятненько… – Помолчала, сделав отметку и промолвила: – До свидания.

Соискатель учености возвращается к своей защите, после того, как присутствующие перестали смеяться.

– Концепциям Аристотеля и Гоббса близка теория деградации, созданная английским психологом Александром Бейном. Комическое, по его мнению, – это когда нечто возвышенное серьезное деградирует до степени низкого и ничтожного.

На экране мужчина целует обнаженную девицу. В руке денежная купюра.

Аничкина спрашивает Грачеву:

– Скажи откровенно, ты ему отдалась по любви или за деньги?

– Ах, – махнула рукой та. – Считай, что по любви, десять монет разве это деньги…

Изображение тоже, но девица отталкивает пристающего к ней мужчину.

Вачнадзе обнимает Грачеву, стремится поцеловать её, что-то шепчет, уговаривает её. Та возмущается, отталкивает его, но он продолжает свои притязания.

– Да пошел ты… – вырвалась она и отходит, к Аничкиной. Та спрашивает:

– Что он хотел?

– Он в долг хотел, несчастный сексуалист.

Аничкина смеясь:

– А один за любовь предлагал мне плату в рассрочку!..

– Вот вы девушки смеетесь, а если у человека денег нет? – говорит, заикаясь по слогам Пятов. – А ему хочется…

– Пусть идет к жене своей; – советует Грачева.

– А если у него нет жены? – выступает Вилин.

– Пусть женится! – хором отвечают артистки.

– Да… это не так просто и можно ошибиться. Одних женщин нельзя добиться, а от других нельзя потом избавиться.

Ивакин после всеобщего смеха продолжил:

– Теориям Аристотеля и Гоббса придерживается и Альфред Стерн. Разъясняя смех, как психологическое явление, Стерн разделяет мнение Герберта Спенсера, утверждающего, что в момент смеха освобождается избыток нервной энергии…

Пятов вдруг громко захохотал. Невелев ему:

– Ты что? У тебя энергии море?

– Врач сказал, что я заикаюсь, потому, что я спотыкаюсь о свою энергию, когда говорю, – смеясь поясняет Пятов. – Видишь, я смеюсь и не заикаюсь. А как перестану смеяться… – он прекращает смех, – то… – сильно заикаясь продолжил: растянуто: – В-о-о-оттт, ссс-мооо-триии.

– Ну, понесло, – засмеялись все хором содокладчики.

– Один из философов, чьи взгляды на комическое дали пищу многим эстетикам и психологам, был Иммануил Кант. Он говорит: «Смех есть аффект от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто…»

На стулья садятся и застывают в разных позах Патов, Невелев, Аничкина, Вилин и Чемерина. Проходит какое-то время. Без единого слова, как по команде, они меняют позы. Снова неподвижны, молчат. Пауза. Снова меняют позы, застывают в безмолвии. И так трижды.

Неожиданно появилась, ушедшая до этого, Грачева и дискантом:

– Не сжигайте калории за пустым делом! В буфет свежее пиво привезли!

Все участники вскакивают с мест и смеются. Ивакин говорит:

– Мы ожидали совсем другое, нежели то, что произошло… Теория Канта оказала огромное влияние на немецкого эстетика и психолога Теодора Липпса. Он полагает, что смешное проявляется тогда, когда вместо ожидаемой ценности, способной привлечь наше внимание, возникает иная ценность, которая данной ситуации не соответствует и потому имеет для нас слишком малое значение…

Вилин садится за стол, на который Пятов ставит пишущую машинку.

Вилин спрашивает:

– Надеюсь, машинка не с турецким акцентом, как в конторе Бендера «Рога и копыта»?

– Нет, нет, что вы, командор…

– Посмотрим, – Вилин начинает печатать текст.

Аничкина, подвязав себе фартук, с тряпкой в руке сметает пыль со стола, и со вздохом говорит:

– У нас осталось на жизнь всего несколько центов, милый…

– С минуты на минуту я жду гонорар из редакции, – продолжает стучать на машинке Вилин.

Входит Пятов с сумкой почтальона и вручает конверт Вилину.

– Благодарю…

– Простите, сэр, но с вас следует почтовый сбор, письмо без марки, – не уходит Пятов.

– Прошу вас, – высыпала центы в руку почтальона Аничкина.

Вилин торопливо вскрыл, конверт, пробежал глазами бумаженцию и засмеялся.

– Чек из редакции? – с надеждой в голосе спросила Аничкина.

– «Старый приятель, посылаю тебе сердечный привет. Живу хорошо. Джексон», – смеется Вилин.

Аничкина смеется тоже и говорит:

– Да, но я отдала почтальону свои последние центы…

Вместо Вилина за машинку садится Невелев и печатает.

Вошла Грачева-почтальон и со стуком бухает свою тяжелую ношу на стол.

– Вам посылка, сэр… – вытирает платком лицо женщина.

– Великолепно, мисс… – сует чаевые Грачевой.

Та посмотрела на мелочь и говорит:

– Простите, сэр, но с вас три доллара и тридцать два цента, так как почтовый сбор не оплачен, сэр.