Сергей Супремов - Легенды пучин

Предупредить, отпугнуть и слиться с гладью – три приёма, которые избавляли от применения клинка. Но хищники бывают разными: голодными, любопытными, и с рождения враждебными из-за прошлой судьбы. Последних вовсю эксплуатируют низкие силы моря. С такой и повстречались Кэйт – ни спугнуть, ни замаскироваться на стыке моря и воздуха не получилось, акула стала накручивать круги.

Ничто в море не сравнится с акулой в манёвренности и скорости коротких перемещений. Обойти ее можно хитростью и зная уязвимые места.

У русалок хорошо отточено движение, под названием «ход маятника» – выгнутое дугой тело ныряет и тут же показывается над поверхностью, пройдя под водой половину диаметра. Когда голова и туловище оказываются над водой, происходит ныряние по той же траектории хвостом вниз. Получается, будто русалка пеленает акулу, поэтому хищница долго не может схватить хвостатую деву. Пользуясь этим приемом Кэйт одержала верх. Изрезанное тело двухметровой хищницы всплыло на поверхность, жабры работали, но жизненные силы подходили к концу. Плавая в бурой жиже, Кэйт дрожала от перевозбуждения и страха. Не помня себя, девушка добралась до именного камня. По самое плечо она запустила руку под воду и достала «яйцо». Этот овальный предмет можно спутать с большой медузой. Внутри «яйцо» напоминает инкубатор. В «Легендах» описывают рацион русалки двухсотлетней давности, состоящий из рыбы, моллюсков и водорослей. В двадцать первом веке, когда человечество научилось выращивать продукты как в космосе, так и под водой, девы отвернулись от рыбы и мяса. Для снабжения кислородом используется фотосинтез хлореллы – маленьких зелёных водорослей. Опресняют воду другие водоросли, за под дерзанием температуры следят бактерии, и все компактно размещается в подводном «яйце». Там, где небольшая глубина или проступают камни, всегда стоит поискать русалок, а если с поиском не везет, наверняка сыщутся яйцевидные инкубаторы, под водой похожие на медуз. Ловцу следует запастись терпением: рано или поздно кто-то приплывет к кормушке на обед.

Ее третий поход к камню пришёлся на черный день, когда о своем выборе она отчаянно жалела и соль ее слез сливалась с морскими водами, угрожая лишить ее веры в себя. Кэйт хотелось вопить, что океан сплошь состоит из слёз русалок, сделавших выбор преданности, но скоро пожалевших об этом. Существ эфира наделили плотью, чтобы появились плечи на которые можно взгромоздить безнадежную задачу – любить людей, получая взамен унижение, презрение и боль. Тысячи лет людские несчастия давили грузом на сердце русалок и девушки моря разбивали себя на мириады слезинок, образуя тем плоть морей. Но с губ сорвалось совсем другое:

– Я пока испытывала выносливость только в малых водах, переплывала Английский канал и Босфор…

Голос наполнился жалостью к себе, предзнаменованием потери веры и как по скользкой горке она скатилась к жалобе, о том, как ее обижает Дитер. Увлеклась. Рябь волн, тени облаков на воде и плеск играющих рыб стали чудиться ей будто признаки внимания Великого собеседника.

Стихи, которые сошли с ее губ часом позже, Кэйт приняла как зеркало своего состояния:

Волна плеснула ей в рот солёной воды и сразу припомнились слова Биатрис: «Только те избрали океан, кто сами были им выбраны.»

Кэйт поняла, что переусердствовала в потворстве своему настроению:

– Избранники не жалуются, они оставили за спиной нечистый постоялый двор жалоб!

По возвращению на берег она поехала к Ульрике, чтобы расставить все точки. Ули, не взирая на внешнюю краткость, всегда говорила открыто: если больно, она вслух и громко выражала свои чувства, чтобы мужчина поимённо знал каждый нерв, который изуродовал. Кэйт следовало наперед учесть убеждения Ульрике, а не искать успокоение у железной русалки, сторонницы пути захвата. Та одну за другой хотела собрать в себе недостающие стихии, устроить ураган, пожечь селения…

«Может могущество и подходит Ульрике – наследственной русалке, но мне-то что делать? Какой прок от стихий, если они не могут исправить единственного человека». Выйдя от повелительницы стихий, Кэйт вздохнула и направилась добиваться правосудия в место где ее гордость одно за другим терпела поражения.

Юрист открыл дверь и его взору предстало бледное лицо с распухшим носом и красными ободками вокруг век, а глаза влажно блестели. Он попятился назад, своей фигурой прикрывая неубранный стол, Кэйт запросто могла вернуться к своим рыданиям, увидев как на её с трудом собранные документы разлили кофе. «Что, стукнулась? Колесо пробило? В чем дело?» – роняя голос, спросил Дитер, девушка догадалась, что её растрёпанный вид сбил надменный тон хитреца.

– Я чувствую обиду, хоть и с виду … – сообразив, что пошли стихи, она стала рыться в сумочке в поисках блокнота, нужно было не упустить момент. Кэйт бухнулась за стол, подвинув пахнущие кофе бумаги и застрочила:

– Эй, довольно Востока! Ты не Шехерезада, я не падишах, – проговорил поглядывающий через плечо Дитер, – Ход неплохой, но для 13—14 века. Твои потусторонние предводители меня нахально мнут, чтобы помягче было жевать – с чего это вдруг я стал и хорошим, и лучезарным? Теперь их манифест добрался до утверждения, что Дитер такой, какой есть, и это тоже стильно. Но доложи им, – Дитер поднял глаза к потолку, – что они во мне не разочаруются: когда мы достанем золотишко, они увидят кто я!

Дитер протянул ей сигареты и это возымело эффект. Кэйт отшатнулась и на какое-то время перестала хлюпать носом. Её изумлённо-испуганный взгляд подействовал на мужчину дружелюбно.

– Я … не курю! – сползая на плаксивый тон произнесла она, – мне нельзя, я плаваю, дышу через поры. Всё слипнется, закупорка каналов…

– Нельзя это всегда, а сейчас можно. Мне вот хорошо нервы успокаивает и тебе поможет! Хоть пол сигареты выкури, в душе полегчает.

Кэйт пережила момент борьбы, а потом в нерешительности протянула руку к пачке. Очень услужливо Дитер дал прикурить, заодно поджег и свою сигарету. Кэйт резко закашляла, как те, кто никогда не курил. Дитер похлопал ее по спине: