Сергей Супремов - Легенды пучин

– Здесь, внизу, все огромное состоит из большого числа крошечного, так океан состоит из миллиардов капель. У дальних горизонтов сознания все по другому – в крошечном может умещаться бесконечное. Но на дороге от низкого к высокому стоит громадная стена под названием «Невозможность».

– Вот тебе пример, – Кэйт взбодрилась и поправила волосы, – Тысячелетняя история русалок без единого подлинного доказательства их существования! В них никто не верит, потому что между миром людей и морских нимф лежит простая, но невероятно упрямая формулировка – «невозможно»! Мало кому удается заглянуть за стену невозможности. И это не странно – поверив в одно, придётся принять и многое другое. Что в семени уже находится дерево! Если спуститься с высокого уровня, будет казаться, что для семени прорасти в дерево уйдут годы. Низкое сознание не допустит идеи, что дерево уже находится в крошечном, черством зернышке. Парадокс, что даже увидев – в это не поверит никто. Авторитет первого ответа не позволит верить никому и ничему.

Русалки знают тайну капли, и для напоминания об этом всегда держат при себе острый нож. Общаясь с людьми можно угодить в тиски низкого сознания, поддаться желаниям, страсти и жадности. Тогда нужно погрузить клинок русалки в воду и быстро его выдернуть. Увидев одну, срывающуюся с острия каплю, русалка вспоминает неописуемый простор. Она обращается к Океану сознания и больше не подвержена власти слепоты.

– Э-э, мы что, плавно переходим к пришельцам и египетским тайнам? Повременим! Чтобы тема имела вкус недосказанности прервемся здесь. Один жгучий вопрос мы не можем оставить открытым: Майер. Как вы распоряжаетесь трупами пока мне не ясно: частичное или полное поедание, потопление, скармливание акулам. Думаю и этот ваш «однокапельный» ножик как-то принимает участие…

– Русалки не убийцы! Майер и без нас был человеком одержимым, а теперь станет чуть больше невменяемым: так сказать, влюбится в русалку! Вот в это уже не поверят даже дети. Майера осмеют, а он будет страдать от неразделенной любви – достаточно суровое наказание, если протянется до конца его дней.

– Ок, нераздельная любовь к сказке, в детстве я на такое натыкался – Дитер направил невидящий взор куда-то вдаль.

Кэйт про следила за взглядом и постепенно охватила взглядом парк вокруг их лавочки. Кусты шиповника и аккуратные скамейки, какое-то южное дерево в большом горшке, не шумные старички в дальней беседке. Все это не ее, декорации на сцене где однажды выступит она, но сейчас сцену монтируют, готовят. Но кто этот тип у которого не состоялась любовь к сказке, почему он здесь, рядом с этой сценой? Наверное, приглашен за какие-то заслуги, какое-то неизвестное ей мастерство. Упрямый, одаренный, но увязший в постоянной роли «не себя». Кто он сейчас на самом деле? Работник сцены, по недогляду смотрителей пробующий на себе костюм «Азбука событий» от Высшего кутюрье. Смотри же – азбука с шипами, её долго изучать, а общаться на ней и того труднее! Здесь фразы не согласуются с привычкой угождать себе и приходится гладить против шерсти. Как долго твои плечи смогут нести колючий наряд?

На осмысление у Кэйт ушла масса времени, а правильное понимание никак не наступало. Биатрис повторяла, что необходимо действовать, совершать ошибки, двигаться вперед, все время работать, чтобы явилась океанская Воля, а размышления и умозаключения нисколько не приближают к цели. Но Кэйт устроена по-другому; пока всего не поймет, работать она не может, и это несовершенство заставляло подозревать себя в худшем.

В «Легендах пучин» про слабую веру говорилось, что сомневаться в морских богах, сомневаться в русалках и людях – это тяжкое, но посильное бремя. Когда же дева начинает сомневаться в себе, то прискорбнее этого случиться ничего не может. Ни сеть рыбака, ни объектив хладнокровного корреспондента, ни бескомпромиссный ловец не могут сравниться с вредом неверия в собственные силы. Жизнь девы неразделима с верой. В нее постоянно кидают свое подозрение люди, крикливая толпа разоблачает русалок, но не пройдёт полгода, как антрополог из палеонтологического музея, который видит море только когда отправлялся в отпуск, доказывает, что все хвосты с расширением у бедер, это останки изящной динозаврихи-кокетки. Так что потеряв веру в себя, морские девы обречены на судьбу динозавров. Всех русалок съело бы одиночество.

««Одиночество – замерзающий ночью воск – минута, другая, пять дней, или срок в пять лет – в какие мир теряет секрет – тогда для него русалок нет. – Но для русалки мир остается живой, – но потерянный в прошлом, закован в былом! – До настоящего не доплыть, – ей, одиночество – дом…» – Кэйт наизусть знала эти слова из «Легенды пучин».

Со вздохом девушка размышляла, что русалок породил сплав одиночества и людской надежды, больше остальных в этом виноваты моряки. Помимо фляги джина и кисета табака, работники моря всегда старались хранить прекрасную легенду. В стародавние времена в походы отправлялись на долгие месяцы, а то и на год-два. Женщины на борту всегда считались проклятием, а вот женщина за бортом… – в этом мужчины чувствовали терпкий запах романтики. Так и повелось, потом укрепилось, стало искусством, превратилось в рождение Венеры на полотне Боттичелли, где богиня появляется из пены морской.

Сколько людей верят в богиню Венеру? Вряд ли наберется тысяча. А из тех, кто поклоняется ей не осталось ни одного. Но что стоит богине сотворить свое подобие, которой будут интересоваться всегда, будут любить, бояться и искать с ней встречи?!

«…Может не слушаться и посмотреть, куда приведёт путь Венеры? Какая ни есть русалка божественная, в ее земном теле течет кровь и заставляет её подчиняться природе. Биатрис говорит, что если не выстроить заслон, жизнь возьмет свое – у нее в изобилии и терпение и время. Как ни горько сознавать, но старая дева права – игра в Венеру кончится также, как сотни похожих попыток. Сначала нас станет мало, мы заразимся одиночеством и, потеряв в себя веру, вымрем.»

Но сказанные в последнюю встречу слова Биатрис девушке нравились: «Надо удерживать глазами свою цель, оборачиваясь назад, цели не достигнешь! Если провидение сейчас указывает на этого человека… другой шанс может представиться не скоро… Девочки, вы только взгляните сколько для вас плюсов: в нем достаточно дряни, чтобы его презирать. И успокойте себя – земной муж из него вышел бы гнидой и подлещом. Но что плохо для низкого сознания, может оказаться благоприятным для нас!»

У кого нет джинсов? Ну, или кто хотя бы раз их не надевал? Таких на земле мало. Еще меньше тех, кого можно джинсами удивить. Кэйт все же испытывала изумление. Смотрела она не на лицо, а только на давно уже не юные ноги, облачённые в откровенные джинсы. Перед ней стояла женщина в годах. Ее звали Биатрис: 53 года, датчанка, волосы светлые, глаза зеленые, ясные. Светлая, с благостным серебристым отливом, ухоженная кожа лица со стайками крохотных неглубоких морщиной. Биатрис толи проповедница, толи Мать-настоятельница, и что доподлинно известно, что она встречалась с Папой Римским и принимала исповедь толи у самого Канцлера ФРГ, толи у его жены, а может и у всего правительства. И вот на этой благочестивой особе джинсы, которым позавидовала бы любая стриптизерша. Но постепенно Кэйт стал околдовывать акцент ее певучего голоса и движение живых, поблескивающие в свете костра губ, похожих на морского гребешка.