Сергей Усков - Черта ответственного возраста

И наши поминальные свечи, наши прощальные слова, никак не складывающиеся в молитвы и даже его личная главенствующая свеча, окрасившаяся в цвет его и её крови, не утишает боль. Ничто не поможет, ничто не связывается нитью, ничто не проникнуто общим духом. Ещё мгновение – и эти разобщённые куски прежде целого скроются занавесом ледяного дождя забвения.

Удары слабеющего сердца сгущали кошмар и явственнее различали утробное рычание поднимающегося наверх чудовища. В диком испуге согбенная фигура отпрянула от падающего креста, чьё основание подъел неведомый рычащий гад. Истошный вопль разодрал кладбищенскую тишь, и глаза вырвались из сгнившего заживо тела. В ореоле мрака, скрывшего разложившееся эго, эти глаза заворожено наконец-то узрели восставшего зверя с разинутой оскаленной пастью, с вырывающимся пламенем вместо языка, которое медленно приближалось к зрачкам… «Не верую!» – Неслось впереди пламени. «Не верую!» – обречено отзывалось в человеческих глазницах…

Странно, почему это пламя ничуть не опалило, выросший чуть поодаль могилы, смешной цветок мать-и-мачехи? Что за неистребимая жажда жизни, которая попеременно для него и мать и мачеха? Не успеет земля весной толком обогреться, на первых же проталинах поднимается из тех же глубин земли, из которых лезет чудовище, толстый и мохнатый стебелёк. Первым делом распускается ярко-желтое соцветие. Что за огромная сила, что тянет цветок вверх? Не крохотная ли частица той силы, которой проникнуто всё сущее здесь и всюду, которая идет на смену изначальной материнской любви? Той любви, что в разрывающемся горем и призрачным мимолетным счастьем людском мире, пришел утвердить библейский и реальный Иисус, а до него Свет Высшего Знания доносили для «избранных из званных» и Будда, и Кришна, последователи бхакти-йоги…

«Не верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли…» – ревело и буйствовало чудовище. «Не верую!» – вторило то, что осталось от человека.

Адское пламя приближалась к сдвигающимся друг к другу зрачкам. Им уже ничего не суждено увидеть в мире, сотворенном единым Богом Отцом, Вседержителем и пронизанным Духом Святым, что так поздно понимаем, и что есть все то хорошее и доброе, на чём держится мир.

От порыва северного ветра и на земле перехватывало дыхание. А здесь, на крыше семиэтажного здания, ветер буйствовал с особым жестоким остервенением. Он неожиданно налетал каждый раз с другой стороны, хлестким ударом норовил свалить с ног, толкал, мотал из стороны в сторону, обжигал никнувшее лицо раскалённым металлом.

Женская фигура со свертком, крепко прижатым к груди, в растерянности топталась на месте. Ветер точно гнул её как одинокую тростину в бескрайнем вымороженном поле – сломал, подхватил, бросил на крышу дома, откуда сквозь холодные снеговые тучи взвивается прямая дорога в небеса.

Плотной слой снега, в котором вязнут ноги, когтями держит обречённое тело и каждый шаг вперёд, к краю крыши, лишал последних сил. Ветер то подталкивал её, то возвращал назад и путь, длиной несколько десятков метров, казался бесконечным. Но упасть и замёрзнуть было слишком просто и, наверное, не было уверенности, что именно так и случится. Поэтому очень надо вперед, каких-то два десятка шагов осталось сделать – и вечность, где не будет этой боли.

Время утрачивало привычный ход и переставало существовать для неё, двадцатишестилетней женщины с годовалым ребёнком в руках, как перестали существовать и все другие меры, с помощью которых делается так называемая идентификация себя и прочего, что окружает.

Вдруг ветер стих, показались яркие звёзды, медленно выплыл из гущи застывших туч огромный бледный диск Луны. Мутный отражённый от снега свет обозначил раскинувшиеся внизу полустертые тьмой городские кварталы с мерцающими и двигающимися огнями. Девушка выпрямилась, оглянулась – край крыши был совсем недалёко. Она прижала крепче ребенка и шагнула решительнее к темной полосе обрыва. Ребёнок шевельнулся, пихнул ножкой в живот почти точно также, когда она его вынашивала. Это свежее ощущение всколыхнуло память…

…Саша мечтала о ребенке, наверное, с тех пор, как перестала играть в куклы. Когда она встречала молодых мамаш с младенцами в колясках или милых карапузиков, начинающих делать первые шаги, – она замирала с восторгом и благоговением. Это было для неё живой сказкой, очевидным волшебством. И в тоже время неразрешимой загадкой: как же самой сделаться мамой настоящего живого младенца? Этот резонный вопрос и задача с неведомым ещё тайным решением, как внезапно сделанное открытие, основательно потрясло маленькую Сашу, и на долгие последующие годы стало одной из самых волнующих запретных тайн.

Мир, природа, животные, растения занимали её ум, воображение куда больше, чем вечные дрязги с вредными дворовыми девчонками. Больше всего юную исследовательницу природы привлекали обыкновенные растения. Короткая жизнь растений спрессована как фильм, где за два часа экранного времени свершается человеческая судьба, – так и неисчислимые экземпляры зелёного разнотравья за теплый сезон года рождались, расцветали, приносили плоды и умирали легко и просто.

Саша в первых лучах теплого весеннего солнца садила зёрнышко в горшочек с правильно подготовленной землей. Старательно поливала, вглядываясь в питательную почву. Вот появлялись нежные зелёные расточки, утолщённый сочный стебелёк тянулся вверх, выбрасывая всё новые и новые листья, которые как распростертые руки, передавали тепло и свет в тот же стебелёк – средоточие души (равно основы) растения. Когда внешнего тепла собрано достаточно, когда стебелек становился крепким стеблем, его развитие завершалось тугим бутоном, который набухал и наливался ещё быстрее и – непременно! – в яркий солнечный день оболочка бутона лопалась.

Великолепный цветок красы неописуемой завораживал Сашу. Она прыгала от счастья! Она не дыша, разглядывала лепесточки снизу и сверху, тычинки и пестик. Разнообразие соцветий в цвете и форме, утончённость и благородство, простота и скромность. Любая черта, любой оттенок, нюанс, любое слово, созданное для обозначения всего того, что может быть названо красотой, элегантностью, изысканностью – применимо и для цветов. Они до краёв заполнили жизнь Саши. Простое любование ими, как ни странно, порождало множество вопросов: отчего так? почему? Зачем так красивы и разнообразны цветы, зачем тычинка, зачем пестик, зачем пчела и шмель?

Саша стала искать ответы в книгах, но, находя ответы на простые вопросы, открывала вопросы сложнее, и вообще, бездна знаний о цветах так поразила Сашу, что она в отроческом возрасте решила поступать в сельскохозяйственную академию на факультет растениеводства. Только так! И поступила!