Алиса Орлова-Вязовская - Детонька

– А почему вы мне про дедушку ничего не рассказываете?

Пани бабуся хмыкнула. – Тебя одолела жажда восстановления родственных связей?

– Нет, но…

– Твой дед был профессором и имел определенный вес в металлургической промышленности. А в жизни, был слабым, ведомым человеком. Если бы не я он так и остался простым доцентом. Михал пошел в него.

– Какой Михал?

– Да твой отец конечно!

– Папу звали Михаил.

– Как же! Михаилом он стал из глупого желания досадить мне. Мой старший сын Марек, был совсем другим. У него был сильный, волевой характер. Он точно знал, чего хочет. У Марека была гордость, заметь не гордыня, а именно гордость. Его ждало блестящее будущее.

И Влада должна была выслушать и согласиться, что Марек был просто потрясающим сыном. Выходило, что за свои восемнадцать лет он успел больше, чем другие за шестьдесят. Ежу понятно, что Марек был копией своей матери, соответственно обреченным на успешную и завидную жизнь. За что только ни брался гениальный Марек Домбровский, все приводило к заслуженной награде. Если бы он пошел в армию, то за короткий срок дослужился бы до генерала. Но Марек поступил в юридический ВУЗ. Впоследствии он, конечно же, стал бы великим адвокатом. Он побеждал в олимпиадах и конкурсах, играючи занимал призовые места в спортивных состязаниях. Изучал два иностранных языка. Он нравился девушкам. Влада так и ждала, что следующим подвигом Марека станет хождение по воде аки посуху. Она рассматривала фотографии, смазливый юноша, с лисьими глазами пани бабуси и судя по выражению лица и отрывочным воспоминаниям, обладатель чудовищного самомнения. Скорей всего, оно-то его и погубило. Спускаясь на лыжах на спор с горы, гениальный первокурсник Марек врезался в дерево. Сейчас окажется, что на среднерусском склоне горы рос баобаб, занесенный в красную книгу.

– Он умер моментально, слишком сильный удар. Марека не стало, у меня остался только Михал.

Влада слушала, поджав губы. Так распинается о старшем сыне, прямо и помер он не как все. Простой человек так, а великий Марек эдак. И выходило, что она жалеет, что старший успешный сын погиб, а младший неудачник остался. Хотя, наверное, и впрямь жалеет. Разве можно одного ребенка любить, а другого нет? По-моему их с сестрой любят одинаково.

Страшно даже представить, как мама жалела бы, что Анька умерла, а Влада осталась, или наоборот. Тьфу, тьфу, не дай Бог! Вот мысли дурацкие! Пусть все живут на здоровье и даже не болеют, ни мама, ни Анька, ни сама Влада. Хватит с них папиной смерти.

Ну, значит, умер Марек, и через несколько лет, от сердечного приступа скончался дедушка, которого Влада увидела тоже только на фотографии. Худой дядечка с большими грустными глазами сидит в массивном кресле, положив руки на открытую книгу. Вот на кого похож папа. Такие же глаза, и даже узкие кисти рук с длинными «музыкальными» пальцами. Профессор Борис Семенович Клюев. Хм, значит пани, бабуся записывала детей на свою фамилию. Ну, положим, Анька Клюева звучит вполне логично, а Владислава Клюева, не очень.

Влада давно заметила, что бабушка очень гордится своими польскими корнями и всячески это подчеркивает. Бедный папа, наверное, надеялся, что назвав дочку Владиславой, растрогает пани бабусю. Как бы ни так, ее ничего не может растрогать, Стефания Юзефовна накрепко закована в свою стальную броню. А может так и надо? Попробуй, задень, и прется она по жизни как танк, и получает все, что считает нужным. Ни тебе переживаний, ни страданий, вон даже про ненаглядного Марека говорила и ни слезинки.

Влада вспомнила, как умер папа. Позвонила Анька, плакала, толком ничего объяснить не могла. Это произошло совершенно неожиданно, просто присел на диван, пожаловался, что сердце кольнуло, и все! Она тогда сорвалась домой и всю дорогу сидела как на иголках. Электричка тащилась, как нарочно медленно, казалось, что делает остановки даже там, где и станций то нет. Целую вечность ждала на остановке распроклятый старый поселковый автобус. Присесть так и не решилась, кружила вокруг остановки, кидалась на каждый звук проезжающих машин. Подвезти никто не хотел. Остановились только раздолбленные жигули с целой компанией подвыпивших парней, конечно, сесть к ним не решилась. Вспомнилось мамино опухшее от слез лицо. Глаза стали блекло голубыми, какими-то прозрачными, словно мама со слезами вымыла из них цвет. Анька плакала тихо-тихо, прижимая ко рту мокрый платок. И от этого становилось ее невыносимо жалко. Не плакала только Влада. Нет, тогда она еще была одета в броню, как пани бабуся, просто злилась на всех. И злость была сильнее горечи. Злилась на соседей, приперлись! Что, Мишу покойного жалко? Его же никто в поселке не уважал. Не рукастый, не ухватистый, никчемный. Между собой жалели Галю, нашла мужа, даром что москвич. Явились, лица постные, вроде как посочувствовать. Ну как же, развлечений никаких, сериал бразильский закончился, а тут какое никакое зрелище. Теперь хоть есть о чем поговорить. Вот какие они добрые, и вдове посочувствуют и дочек пожалеют. А что, машину-то заказали? И во сколько же стало? Да ведь и поминки надо делать, на такую зарплату не разгуляешься, должно быть занимать придется. А старшая-то девчонка, ни слезинки, глазами так и сверкает как кошка.

Влада больно прикусила губу и крепко зажмурилась, папа лежал в гробу обтянутом дешевенькой тканью. Тонкое интеллигентное лицо казалось таким уставшим и совсем не уместным здесь. Словно это был чужой дом, чужой мир, и по чьей-то жестокой прихоти его сюда принесли. Как прощались, помнила плохо. Чувствовала только теплую Анькину руку, в которую вцепилась со всей силы. Как шли с кладбища, обняв с двух сторон маму, и прижавшись, друг к другу, словно пытаясь, стать одним существом. И как после поминок, сидели на диване, погасив свет, и молчали. И Влада вдруг почувствовала, как сильно она любит маму и сестру. Не вернется она в институт, не надо ей этой Москвы. Закончит, какой ни будь техникум и останется с ними, и будут жить они все вместе. И мама с Анькой уговаривали, ее учиться дальше. Влада ведь умница, каких поискать! Золотую медаль не каждому дают. А уж папа то радовался ее успехам. И Влада соглашалась. Да она продолжит учиться, но только ради папы.

А теперь Влада едет домой редко. Проводит время с пани бабусей. Нет, никаких родственных чувств и тем более любви они друг к другу не испытывают. Но какая-то тайная близость словно роднит их друг с другом. Влада столько лет растила и лелеяла свои обиды на жизнь и подчас, казалось на пустом месте, а бабушка раз и подтвердила, что внучка обижалась правильно. И даже вскользь похвалила, что она сумела вовремя понять, как надо жить, а не покатилась по накатанной, но чужой для нее дорожке. В ней хорошие задатки, правильные. Такая дочка могла бы родиться у Марека. Размазне Михалу случайно повезло.