Вера Скоробогатова - Северные баллады

Илья улыбался, ласково прижимал голову Олеси к груди и говорил: «Всё будет хорошо».

«Нет! – кричала Олеся. – Мне хочется по-своему! Не хочу прожить, как все эти несчастные потрепанные тетки!» Но смелости не хватало. И сомнения появлялись: а вдруг она не права?

Илья вздыхал, обнимал ее и предлагал посмотреть кино… Он отвечал ей, что всегда будет рядом, и всё у них сложится прекрасно, но она не слышала своего Лисенка.

«Звезда моя на синем небосклоне, когда-то ты вела меня, но где, в каких необъяснимых далях ты затерялась? – говорила Олеся. – Куда иду? И главное – зачем? Всё, всё не то, что быть могло бы…»

Олеся часто возвращалась мыслями в загадочный период своего детства, связанный с Калевалой, словно искала в обрывках памяти подсказку: как жить?

Манящая загадка направляла размышления Олеси в иное русло, и жизнь вновь начинала казаться яркой. Рождались новые мечты, которые хотелось сейчас же реализовать. Но на это не хватало смелости. Легко ли молодой, привлекательной особе решиться на лесное странствие в одиночку?

Многие соглашались поехать с Олесей, однако любые спутники рассеяли бы лесное очарование, помешали бы встрече с Большой Рыбой, а значит – лишили бы путешествие смысла. И всё-таки мечты жили, ожидая своего часа; они сглаживали своим сдержанным матовым свечением все неприятности.

Олеся знала, что мертвые являются живым лишь тогда, когда сами хотят, чтобы их увидели. Те, кто не успел выполнить миссию своей жизни, чья жизнь оборвалась внезапно и преждевременно, оставляют после себя сильный энергетический след, – от него и питаются видения. Оставалось непонятным, зачем они сделали своей избранницей маленькую девочку? Возможно, к ним никто, кроме Олеси, не забредал, и призраки всего лишь хотели поздравить ее с днем рождения. Когда-то они ходили по земле обычными людьми из плоти и крови и ничто человеческое им не было чуждо… Однако они необратимо перевернули всё ее существо: с четырех лет Олеся жила в двух мирах одновременно.

Они копали «линию Маннергейма» и все попадавшиеся на пути места боев. Состоявших в отряде парней объединяла одна весомая черта – «гоблинство».

Они слушали панк-рок и поведением были бы схожи с панками, если б не страсть к деньгам, хорошей технике и дорогим предметам домашнего обихода.

Они все когда-нибудь умирали, но не умерли. Это были бывшие «псы войны», настолько привыкшие к облику смерти, что не могли без него обходиться. В Ленобласти они увлеченно доставали смерть из-под земли – в виде снарядов и незахороненных трупов.

Подсознательно у бывших солдат продолжалась внутренняя борьба: в реальности и в воображении играя своими и чужими жизнями, они подтверждали себе свою значимость на земле. Тянущийся из прошлого пронизывающий страх бывал сладостно распят страстной смелостью души, что вызывало общее, им одним понятное веселье.

Они слыли склонными к агрессии националистами, пьяными водили машину, валялись в грязи, спали в лесу под дождем и на захолустных вокзалах. Они вскрывали ножами вытащенные из земли консервные банки времен Финской войны и уплетали их содержимое. «Не от голода, – говорил Антон, – а из принципа причастности».

Втянутые когда-то в боевые действия, они научились быть профессионалами. Но после войны им некуда было пойти с такими умениями. Военная служба в мирное время с ее дисциплиной не подходила анархично настроенным людям, как, впрочем, и остальные профессии, не требующие таланта выживания. Они могли бы стать спасателями, если б не подорванное на войне здоровье.

Несмотря на возможности льготного обучения в вузах и трудоустройства, все они чувствовали себя выброшенными из жизни общества. Они оставались иными… И образовывали союз, не принимавший чужих. Безжалостные, отстраненные, всегда готовые дать боевой отпор, они, казалось, ценили лишь одно – свои поездки в лес.

Официально они занимались поиском и установлением личностей погибших и пропавших без вести на Финской и Великой Отечественной войнах. Обезвреживали попадавшиеся боеприпасы – бесцеремонно, не особенно задумываясь о своей безопасности.

Они говорили, что уже видели свою смерть, получили у нее маленькую отсрочку и теперь делают жизни одолжение. А поскольку для этого нужны средства, ищут и реализовывают все, что стоит денег в специальных кругах. Это так называемый «хлам», «хабар» – предметы быта и военного снаряжения: чернильницы, ложки, финские национальные бубны, котелки, фляжки, и, конечно, каски, особенно немецкие «рогачи» образца 1916 года. Об оружии шел отдельный разговор.

Некоторые из единомышленников принимали наркотики или постепенно спивались, а кто-то волевым решением пресекал свою жизнь, добровольно присоединяясь к погибшим на фронте друзьям.

«Это потому, – говорил Антон, – что у нас трудна и жестока не только война, но и мирная жизнь – с ее непроходящими кризисами экономики и политики».

Многие бойцы, вернувшись домой, собирались работать, учиться, создавать семьи, но не сумели одолеть нудные житейские сложности. Становясь мнительными, обидчивыми, полагали, что их недооценивают, унижают. Их стремления и мечты не понимали ни родные, ни врачи, ни работодатели. Не было тем для разговоров с невоевавшими друзьями.

Парни вновь и вновь вспоминали о войне… И боевой энтузиазм солдат-мальчишек перевертывался, оборачиваясь отчаянием и протестными самоубийствами – словно местью обидчикам.

Антону повезло больше. Единственному сыну обеспеченных родителей была прощена нелепая выходка. После госпиталя его вновь, но уже мягко, по жизненному пути направляла мама, не знавшая о безрассудстве сына в экспедициях.

Парень закончил юридический факультет. Уплетая предлагаемые на выбор вкусности и не задумываясь, откуда они берутся, Антон мог спокойно бравировать военными воспоминаниями и числиться ради стажа на низкооплачиваемой работе. Однако последствия контузии и психических встрясок порой накрывали и его…

Неужели среди ужасов войны никто не вспоминал ни Тапио, ни Нюрикки в багряной шапке, ни Тууликки, лесную деву? И кому помогали лесные духи, если карело-финны, воевавшие на стороне русских, были не менее близки им, чем те, кто обосновался на «линии Маннергейма»?

Главная полоса обороны, как помнила Олеся по скудным рассказам деда, состояла из вытянутой в линию системы узлов обороны. Туда входили дерево-земляные и каменно-бетонные укрепления, гранитные противотанковые надолбы и натянутая колючая проволока – против пехоты.