Вера Скоробогатова - Северные баллады

Молодожены – оба – что-то творили, оба были уязвимы и горды. Для этой пары стало бы логичным поддерживать друг друга, но ничего подобного не получилось.

Иван полагал, что Олеся будет довольна им, но ошибся, а ей больше не хотелось скрывать свое равнодушие. Лежа в постели, она с тоской вспоминала ласкового, мягкого Илью, который во всем подходил ей, в отличие от огромного, агрессивного нового мужа. Она ушла от Ильи в поисках понимания и романтики, а устроила катастрофу…

Альянс тоже не состоялся. Люди, обладающие творческими способностями, часто с иронией и ревностью относятся к творчеству других, пытаются принижать его. Стихи Олеси были хороши, но ее жизненный опыт не мог равняться опыту Ивана Денисовича, которому, как ребенку, вздумалось выяснять, кто талантливее.

Обиженный по множеству иных поводов, он, словно высокомерный мальчик, называл жену «писакой» и «выскочкой». Она театрально кидала об пол чашки и начинала собирать свои вещи, – не зная толком, куда пойдет. Иван просил прощения, и она прощала.

Постепенно ссоры стали главным развлечением для Олеси. Она провоцировала вспышки мужниного гнева, чтобы побить посуду, а затем насладиться процессом примирения – которое, однако, никогда не бывало полным. Она сознавала, что испортила свою жизнь; хотелось верить, что лишь на время.

В голове вертелись строки из «Калевалы»:

Она ждала тишины, по-прежнему тоскуя о душевной близости с кем-то любящим и любимым. А Иван украдкой наблюдал за движениями Олеси, за ее лицом, и вспоминал строки Бальмонта:

Совместной работы с Олесей Иван Денисович больше не хотел. Столкнувшись с ее скрытым, но буйным темпераментом, он уже не собирался создавать жене обещанную финансовую свободу. Своих денег, напротив, для нее не жалел и тем самым приучал к определённой зависимости: ни в чем себе не отказывать. У нее было всё, кроме личного автомобиля и путешествий. Но ее уже не привлекали увеселительные мероприятия. Она подолгу валялась в постели, страдая от приступов отвращения к миру и себе.

Она равнодушно относилась к кучам одежды и разного хлама в углах комнаты. «Зачем тратить на это время? – говорила она. – Моя жизнь слишком коротка, чтобы разменивать ее на ерунду».

Она писала в компьютере какие-то слова. Зевала и ждала, когда наступит вечер, чтобы сумерки скрыли серость улиц и вечно суетящихся людей. Чтобы дом напротив заискрился огнями, расплылся в каплях дождя и превратился в глаза лисицы…

Иван Денисович видел, что брак терпит крах. Когда-то он считал, что мягкой и впечатлительной девчонкой можно манипулировать. Она плакала над фильмами и книгами, плакала от жалости к больным старушкам, однако оказалась непослушной и непредсказуемой. Теперь он потакал ее прихотям, в надежде продлить время пребывания под одной крышей.

С тем, что ее душа витает неведомо где, он давно смирился. В сущности, Иван всегда знал, что ничего путного у них с Олесей не выйдет. В бизнес ее нельзя было допускать: она могла потеснить его самого. Сидя дома, она освоилась с синтезаторами и уже слагала мелодии, чем не радовала, а пугала мужа. К счастью, она не стремилась к известности и занималась этим лишь ради сладостного самоутешения.

– пела она. -

Иван слушал ее с тяжелым сердцем, чувствуя: ни любить, ни использовать Олесю в своих целях уже не удастся. Пусть она живет сама по себе… О разводе, однако, он слышать не хотел, а Олеся не спешила.

Ее характер от жизни с Иваном заметно испортился: она привыкла к лёгким деньгам и не желала вставать по утрам, напрягать себя малоинтересной деятельностью. Тем не менее, тешась мыслями о свободе, которая невозможна без личных средств, она принялась искать работу, и после долгих мытарств оказалась в качестве модельера-конструктора на кукольной фабрике.

Зарплата оказалась небольшой, а работа – скучной. Но для Олеси новая должность стала поводом уходить из дома и отвлекаться от своей тягучей печали.

Кабинет был наполнен всевозможными куклами – от пупсиков до громоздких Ксюш и Даш. В этом проявилась ирония судьбы: в детстве Олеся не играла в куклы; девчоночьи забавы казались ей тогда чем-то далёким от жизни.

На столе лежали листы бумаги. Непосвященные люди могли воскликнуть: «Зачем делать выкройки на куклу?! Смешно!» Однако с Марусь и Юрочек так же, как с людей, снимались многочисленные мерки, по обычным формулам производились расчеты и строились чертежи. Каждая кукла служила настоящей моделью, для которой нужно было создать коллекцию одежды. Если опытные образцы получались удачными, чертежи передавались лекальщику и коллекции запускались в производство. И только ответственности на кукольной фабрике было меньше, чем на предприятиях по пошиву одежды для людей: куклы не могли пожаловаться на неудобство.

Так же на столе находились образцы тканей и искусственных мехов – чтобы выдумывать наряды, исходя из возможностей фабрики.

В обед Олеся отправлялась в столовую, каждый раз подсознательно надеясь увидеть в новом коллективе того, кого безуспешно искала всю жизнь… Порой начинало казаться: а может быть, неважно, какой ты и что за мысли у тебя в голове? Главное, чтобы тебя любили и чтобы ты был в состоянии отплатить тем же…

Иногда Олеся видела в столовой угрюмых молодых людей, обедавших поодиночке и ни с кем не общавшихся. Они не принадлежали к типажу высоких брюнетов, который импонировал девушке, потому быстро перестали интересовать ее. Они тоже, казалось, игнорировали новую сотрудницу.

В одном кабинете с Олесей работала химик-технолог – интеллигентная, утонченная женщина лет пятидесяти пяти. Вела себя деликатно, и Олеся почувствовала к ней симпатию. Ирина Аркадьевна любила рассказывать о своей молодости, о путешествиях и романах, об интересных людях, с которыми встречалась. Олеся с удовольствием слушала. Они почти подружились.

Вскоре часть фабрики продали итальянцам под новое производство обуви, число помещений «кукольников» сократилось, и в комнате появилось еще несколько человек: недавно окончившие учебу технологи, конструктор – студент и угрюмый молодой человек, которого Олеся видела в столовой – юрист Антон.