Дмитрий Ничей - Мудрость в пыли. Книга первая

Им овладел ужас.

«Нет-нет, – судорожно думал он, – не может быть, чтобы это было последний раз. Человек не переживёт того времени, когда семя прорастёт и снова начнёт плодоносить. И когда так похожие на человеческие пальцы бобы достигнут зрелости… А ведь хотя бы один должен ещё и окаменеть… Нет-нет…»

В панике кинулся он на дверь, стуча кулаками. Ответа не последовало…

Путник открыл глаза и, даже не услышав, а почувствовав кинувшегося на него зверя, резко выкинул руку с ножом в сторону приближающейся в кромешной тьме смертельной опасности. Раздался треск разрезаемой плоти и сдавленный рык, переходящий в пронзительный визг. Попал…

Путник скинул с себя обмякшее тело хищника, и сел, поджав под себя ноги. Теперь нужно дождаться рассвета…

С первыми лучами солнца стало ясно, что хищник – совсем несъедобная гадина, успевшая протухнуть в ледяной ночи и превращающаяся на глазах в покрывающую скелет бесформенную массу. Путник раздосадованно выругался. Все ночные надежды на сытную трапезу и кое-какие заготовки растаяли. И значит, нужно снова собираться в путь, чтобы достигнуть жилища до полуденной жары.

Но Путник снова сбился с пути, и висящее в зените палящее солнце не сулило ничего хорошего. Иссушённый жаждой рот предрекал скорые причуды воспалённого воображения. И тогда главное – просто идти. Идти упрямо, механически, не останавливаясь…

Дальше на пути попался камень. Камень среди сверкающей бескрайней пыли был так же невероятен, как и цветущее дерево. Но огромный валун упрямо стоял, не собираясь никуда исчезать. И если это действительно камень, то под ним могло быть не меньшее чудо. Плодоносящий росток или родник.

Проделав последние шаги, Путник подошёл к камню и слегка пнул ногой. Камень был настоящий.

Путник обошёл камень, и в тени увидел засохшее растение, похожее на кочан, образованный длинными широкими листьями. Уже заранее зная, что его ожидает, Путник раздвинул увядшие листья и увидел неподвижного младенца. Это оказалась девочка. Спокойное, словно мраморное лицо её было прекрасно в своей безмятежности. И вся она, такая беззащитная, словно олицетворение самой жизни, безвозвратно покинувшей блестящую пыльную пустыню.

Путник нахмурился, пристально вглядываясь в лицо ребёнка. Дыхание его стало тяжёлым, и невнятный шёпот засвистел сквозь стиснутые зубы. Но вдруг он замотал головой, словно силясь отогнать от себя какое-то наваждение. Затем, заведя ладонь под спину ребёнка, нащупал между лопатками и оборвал идущий из земли засохший стебель. Достав из сумки фляжку, смочил пересохшие губы ребёнка. Под закрытыми веками ожили глаза, девочка вздохнула – и безмолвие пыльной пустыни нарушил детский плач.

Девочка плакала, и казалось, мёртвая земля не просто молчит в ответ, а затаившись, слушает давно забытые и самые живые звуки. И, отозвавшись, вот-вот сотворит в раскалённом небе клубы белоснежных облаков, затем дыхнёт прохладой, и под нарастающие раскаты грома хлынет обильный дождь. И растущие повсюду лужи соединятся в бурные потоки, и унесут, смыв отовсюду блестящую пыль, и обнажится земля, готовая дать начало новой жизни.

Но нет… Скоро, застряв посреди раскалённого неба, солнце превратит всё в одно адское зеркало, и, помня об этом, Путник стянул с головы намотанную ткань, бережно обернул ребёнка, взял на руки и двинулся в путь.

– Что случилось?

Отпираться бесполезно. Мама, одним только ей ведомым чувством, сразу, с порога, безошибочно улавливала малейшие произошедшие в её отсутствие изменения. Впрочем, я уверен, как и все мамы.

Мама не видела, как я привёл домой кошку, как спустил с рук у самого порога, как она, завораживающе мурлыча, прижимаясь к углам и стенам, прошла в наш, новый для неё дом. Она огляделась, немного подумала и, как показалось мне, снисходительно позволила думать, что она согласна жить у нас. Впрочем, мне, счастливому, это было приятно…

– Что случилось?

Мне пришлось, переминаясь с ноги на ногу, подбирая забывшиеся разом нужные слова, рассказывать о том, что мой друг-одноклассник уезжает в другую страну, и что ему некуда деть кошку, которую я давно хотел. Да-да, это правда. Кошка была моей давней заветной, пусть и потаённой, мечтой. И как я раньше жил, не имея рядом такого прекрасного и умного существа, ума не приложу. И что кошки оказывают самое положительное влияние на людей, а на меня – будет исключительным. Уникальным. И что, вообще, мы в ответе за тех, кого приручили. И что…

Мама слушала, хмурясь всё больше и больше. Видя, что ситуация заходит в тупик, я стал запинаться и нести какую-то ахинею.

– Ты хорошо подумал? – прервала меня мама.

Я обрадованно закивал.

– Убирать сам за ней будешь, – предупредила мама.

Я пытался заверить, что она очень умная, и с ней не будет никаких хлопот, но мама равнодушно пожала плечами, и ушла, больше не сказав ни слова. Моя милая, добрая, моя мудрая мама… Тогда, всецело поглощённый радостью обретения нового, я не придал этому особого значения. Как бы знать тогда…

Весь день я, поглощённый впечатлением нового, ходил по пятам за кошкой, наблюдая. Мне нравилось в ней всё: ленивая истома движений, надменность взгляда и манящая вычурность поз. Так я не заметил, как наступила ночь…

Кошка, свернувшись калачиком, дремала на одеяле. Щёлкнув выключателем, я с размаху плюхнулся на кровать.

– Осторожней! – услышал я в темноте недовольный женский голос.

Я замер, насмерть перепугавшись.

– O tempora! O mores! – снова послышался тот же голос. – В прежние времена великий пожертвовал рукавом своего халата, дабы не нарушить покой спящей кошки…

Я вскочил с постели, с размаху ударив по выключателю. Сердце бешено колотилось в груди. Кошка, недовольно щурясь от яркого света, повернула голову в мою сторону. Я подошёл поближе и, склонившись над ней, заглянул в глаза. Кошка громко мурлыкнула.

– Что, мой милый мальчик, испугался? – услышал я совсем рядом.

– Нет, – ответил я, не отводя взгляда.

Кошка удивлённо вскинула брови. Если можно так сказать, конечно.

– Ты способен слышать? Что ж, это замечательно…

Вскоре на пути показались несколько сбитых из всевозможного хлама утлых лачуг, теснящихся друг к другу. Над ними струился слабый дымок. Ребёнок на руках у Путника слабо шевельнулся. Тот прибавил шагу. Странное чувство овладело им. Теперь дорога в пыли, да и весь его путь, приобрели какой-то новый, позабытый когда-то смысл, наполняя грудь горячим воздухом и придавая невесть откуда берущиеся силы.

Подойдя к крайней лачуге под засохшим деревом, Путник постучал ногой в дверь. В ответ послышалась негромкая возня и вскоре дверь открылась. На пороге, тяжело дыша, стояла отёкшая пожилая женщина. Она посмотрела на свёрток на руках у Путника, и без того тяжёлый взгляд её стал ещё злее и недоверчивей.