Елена Поддубская - Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз

«Не хватало ещё, чтобы она перед всей этой толпой засветилась», – думал Володя во время общего собрания, проскальзывая взглядом по студенткам и ловя на себе многочисленные женские взгляды. Теперь же, когда большая часть студентов и преподавателей уже сидела в автобусах, Стальнов удовлетворённо попрощался со старшим товарищем и поспешил скрыться. Уже из автобуса он крикнул Виктору через открытое окно:

– Мишке Шумкину скажешь, что сапоги Юрок ему припас, – Стальнов скинул ношу с плеч прямо в руки друга. Галицкий, «забивший» место, утвердительно выставил в окно большой палец.

– Везёт же вашему Мушкину, – Кашина вытянула губы, глядя кокетливо на Стальнова.

Володя молча усмехнулся и принялся усаживаться. Юра, поднявшийся с места, передал сапоги Доброву.

– Повезёт и тебе, – Стас указал Ире на свободное место рядом с собой, на сидении, стоящим сразу за сидением Галицкого и Стальнова. Но Ира отрицательно покачала головой. Тогда Добров предложил девушке резиновые сапоги, причём не одни, а всю связку сразу. Кашина фыркнула и отвернулась.

– Вот посмотришь, Катя, эту Вовка точно прибомбит, – тихо прокомментировала перегляды между Стальновым и Кашиной вертлявая Рита Чернухина, тоже не перестававшая фиксировать юношу с самого утра.

Громоздкая волейболистка Катя, попавшая в автобус легкоатлетов потому, что дружила с Чернухиной, фыркнула:

– От такой липучки только дурак откажется.

В подтверждение слов второкурсницы Ира снова повернулась и стала поглаживать свою красивую косу, делая вид, что смотрит на преподавателей вне автобуса, на самом же деле буквально хватающей каждый взгляд Стальнова, случайно обращённый в её сторону.

– Ну и кукеза наша Кашина, всё что-то строит из себя, строит, – Маршал, которая сидела на несколько рядов сзади с Цыганок, незаметно скривилась. Напротив девушек вытянул ноги на всё сидение Савченко. Ячеку, пожелавшему сесть рядом, сосед по комнате указал назад:

– Не обижайся, мячик, у меня ноги затекают, так что…

Ячек широко улыбнулся и сел назад, туда, где на половину сидения были загружены сумки, не сразу заметив, что его соседкой оказалась Сычёва. А когда заметил, то тоже широко улыбнулся:

– Гланвое, тчобы не тильно срясло, да?

Сычёва кивнула и протянула Мише «взлётную»:

– Если станет плохо – пососи. У меня много; дядя – пилот, снабжает, – девушка настойчиво всунула сосульку в руку гимнаста и для верности загнула ему пальцы, глядя с настойчивостью.

– Да с чего это вдруг ему плохо станет, гимнасту? – откомментировал слова девушки Гофман, проходивший в этот момент по салону и подсчитывающий студентов, – Сядь уже, Соснихин, не маячь. Фу, что это тут так дымом воняет? – Гофман стал угрожающе приближать лицо к Мише, заметно потягивая носом. Соснихин, как мог принялся отодвигаться к окну. Приблизься преподаватель ещё на пару сантиметров и скандал прогремел бы неминуемо. Но тут Соснихина выручил Стальнов, он похлопал завкафедрой гимнастики по плечу и молча указал в сторону водителя; мужчина курил за рулём, выдувая в открытое окно. Вместо благодарности за подсказку, Владимир Давыдович махнул рукой, но сближение с Мишей прекратил и выпрямился, – И ты, Стальнов, давай уже тоже усаживайся, не заставляй друга грыжу наживать, – ткнув в Галицкого, Гофман продолжил подсчёт, продвинувшись дальше по салону.

Юра терпеливо ожидал окончания переговоров через окно, приняв сапоги сначала от Володи, потом силой забрав их у Стаса и теперь удерживая в руках и соображая куда деть столь ценные обувки.

– А положу-ка я их вам девчата под сиденье. Идёт? – спросил Галицкий Воробьёву и Зубилину, устроившихся почти в конце автобуса. Лиза кивнула. Лена безразлично махнула, но для порядка заглянула под сидение проверить нет ли там уже чьего-то багажа. Юра аккуратно уложил сапоги, осведомился у девушек не мешают ли они их ногам, отряхнул руки, словно не клал сапоги под лавку, а закапывал их, и широко улыбнулся:

– Чего такая грустная, Лизонька?

– А Миша точно завтра приедет? – Лиза, сразу «обнаружив себя», так как вообще не умела скрывать свои мысли, робко посмотрела на Юру. Галицкий понял ответ на вопрос и принял серьёзный вид. Он вообще всегда и с уважением относился к чувствам людей:

– Обещал. Сегодня похороны, завтра должен прибыть на дачу.

– А в колхоз?

– Рудольф Александрович, а когда вы приедете в колхоз? Ну, то бишь в совхоз, – дерзнул крикнуть Галицкий через окно Бережному, провожавшему автобус снаружи.

– Как всех больных и отсутствующих в кучу соберу, так доложу тебе, Галицкий, о нашем прибытии лично. Телеграммой, – ответ был в шутливом тоне. Настроение у заведующего кафедрой, несмотря на суету, было отличное. Он любил всякие мероприятия, отвлекающие от основного учебного процесса. Во-первых, за тридцать лет практики напреподавался до оскомины. Но главное – это то, что в неформальной обстановке люди раскрывались быстрее, и сразу можно было понять кто чего стоит. Для заведующего кафедрой с очередной армией новобранцев-спартакиадников, где, на кого ни глянь, характеры, да ещё какие!, подобное испытание являлось дополнительной возможностью попрактиковаться в педагогических навыках, отбросив временно учебные.

– Не забудьте предупредить о приезде, нам ведь подготовиться нужно: оркестр, цветы, – отшутился Юра. Бережной только хмыкнул и махнул рукой, показывая, для важности, что ему сейчас не до юмора. В этот момент Рудольф Александрович передавал преподавателю Михайлову канистру с водой, которую приготовили на всякий случай для дороги.

Михайлов занёс канистру в салон, пронёс в конец автобуса, кивнул Ячеку. Миша, поняв о чём речь, ответственно замотал головой. Михайлов дошёл до открытого окна, в котором торчал Галицкий, дал отмашку Бережному, затем прошёл вперёд и сел рядом в Масевич, даже не спросив девушку. Ира растерянно оглянулась на Кашину. Тёзка скривила нос. Художница посмотрела дальше в салон, туда, где сидели Армен и Серик, но они были в это момент заняты каким-то разговором и призыва о помощи не заметили. Масевич выдохнула. Михаил Михайлович ничего не заметил, сидел и обмахивал себя рукой. Кашина полезла в свою сумочку, вытащила оттуда бумажную салфетку, протянула Ире, глазами указывая на её соседа. Михайлов обрадовался салфетке, весело улыбнулся и проговорил громко в отрытую дверь Бережному, повисшему на подножке, оглядывая салон:

– Всё нормально, Рудольф Александрович. Доедем – сообщу.

Бережной мрачно кивнул головой. Всё же, Рудольф Александрович был взвинчен: сразу после общего собрания Горобова прилюдно объявила о том, что для места прохождения практики приехали не все студенты и поручила их доставку в колхоз именно Бережному. А Рудольф Александрович так хотел поехать сразу и со всеми. Попеть со студентами песни, посидеть на привале во время остановки на обед, да и вообще – вспомнить, как говориться, молодость, насыщенную турпоходами с друзьями по спорту и учёбе. С тех пор прошло много лет. Кроме воспоминаний о спуске на плотах по Лене, восхождениях на горные перевалы Кавказа, рыбалке на Байкале и прочее, остались редкие фотографии, слайды и привезённые сувениры. С каждого места – свой. Друзей жизнь пораскидала, кого-то уже унесла, с кем-то развела. Но одиночества, как такового, Бережной не ощущал. Он жил работой и общением со студентами, со спортсменами своей группы. Потому и хотел быть всегда вместе с ними. Но декан приняла единственно возможное в такой ситуации решение: заведующий кафедрой лично отвечал за каждого из студентов, как прибывших, так и нет. И случись, вдруг кто-то из недостающих не появится, решать проблему придётся сразу, на высшем уровне и никому иному, как руководителю кафедры. Поэтому Наталья Сергеевна и предупреждала: