Олег Сакадин - Последний теракт. Книга вторая

– Что такое? Вам удалось отследить того, кто вторгался в канал прослушивания?

– Не совсем, если честно, я даже не уверен, что все выглядело именно так. Видишь ли, уже после двух часов диагностики наши спутники вновь были заблокированы по трем каналам. Звонки прошли прямиков из машины, как в первый раз. Подобное продолжалось трижды, и это даже не единственная странность – машина несколько раз самостоятельно заводилась, включалась печка и даже музыка.

– Чертовщина какая-то. Может, она у тебя и каталась там самостоятельно по аэродрому?

– Нет, слава Богу, – ответил Александр, которому до сих пор было не по себе, как и Меленкову.

– Так что тогда? Вам удалось найти проблему?

– Скажем так, пришлось поступить по-македонски – мы просто снесли всю систему и установили новую, после чего сюрпризы полностью прекратились. Компьютерщики уверены в том, что аппарат каким-то образом схватил неизвестный им вирус.

– Вирус, который знает наверняка наши коды доступа к спутникам? Что за чушь ты несешь?

– Я тоже об этом думал, и пытался вытрясти ответ из всех и каждого. Коллективные мозги в итоге сошлись во мнении, что сработал некий вектор памяти, ведь нам уже известно было, что почти месяц назад, когда погиб Хамитов, подобным образом были заблокированы все три спутника, звонками из машины. Видимо, электроника это запомнила, но я в этом, если честно, плохо разбираюсь. Вопрос в том, кто же их первый раз в этот компьютер ввел, и ответить на это я не в состоянии.

– Не нравиться мне все это, ох как не нравиться, – покачал головой Анатолий Петрович. —

Слишком много непонятных событий вокруг. Ты сменил все коды по спутникам?

– Обижаешь, Петрович.

– Хорошо. А что с машиной?

– Да ничего, утром пригнали на парковку, стоит там мирно. Думал вернуть Платону. Или не стоит?

– Да нет, пусть забирает, – задумчиво ответил Меленков. – А он уже на месте? Выздоровел?

– Юрка доложил, что с утра на работе, и, вроде, огурцом.

– Хорошо. Ты уже отозвал его от Платона?

– Ага, – кивнул Соколов, – тоже сегодня утром. Есть еще пару заданий, которые ему предстоит завершить.

– Думаешь, Платону больше ничего не угрожает?

– Думаю нет.

– Хорошо, я рад. Как дела на нашей военной базе?

– Все развивается по плану! На следующей неделе должны доставить очередную партию танков. От добровольцев служить и обучаться просто нет отбою – платят-то хорошо. К назначенному сроку, думаю, у нас будет даже больше сил, чем планировалось.

– Это хорошие новости, – впервые улыбнулся Меленков. – Если бы все шло так, как по плану.

Соколов кивнул, ухмыльнулся, и направился прямиком к Самсонову, которого застал за кропотливым разбирательством толстой кипы бумаг, заполонивших полстола.

– Сколько бумаги, сколько проклятой бюрократии, – вздохнул Платон в ответ на сияющую улыбку гиганта. – Кажется, к тому времени, когда удастся запустить автомобильный завод, количеством волокитной макулатуры можно будет заполнить его сверху донизу.

– Россия, – посочувствовал Соколов, – мать наша ненаглядная, очень любит бумажки. Хотел сказать тебе, что машину мы проверили, все чисто, хотя поначалу она вытворяла такое, что и представить сложно.

Если бы Соколов не был так занят собственными мыслями, он, безусловно, заметил бы, как побледнел и осунулся Платон.

– Где она ? – еле слышно, почти шепотом, спросил он.

– Кто? Машина? Да ждет тебя на стоянке. Ключей не даю, сам, думаю, все помнишь.

Они поговорили еще немного, в основном о работе, но как только за Соколовым закрылась дверь, Платон, еле переводя дыхание от волнения и страха, пулей кинулся в сторону подземной парковки, пролетев солидное расстояние не чувствуя ног.

Машина стояла на его собственном месте, рядом с припаркованным Мустангом, и Платон долго смотрел на нее как вкопанный, потом прошелся взад-вперед, провел рукой по лобовому стеклу, как завороженный, но все еще не решался открыть дверь и заглянуть в салон.

– Платон Сергеевич, все в порядке? – голос охранника заставил Самсонова подпрыгнуть на месте, и испытать прилив адреналина не хуже, чем после просмотра острой сцены из какого-нибудь фильма ужасов.

– Да-да! Все в порядке! – ответил он машинально, продолжая свой обход вокруг машины, словно старый опытный наездник, который осматривал непокорную дикую лошадь перед тем, как объездить.

Сколько прошло времени прежде чем он решился заглянуть в салон, не запомнили даже наручные часы, которые еще с утра забастовали и перестали ходить, требуя заменить батарейку, но Платон все-таки набрался духом и медленно, словно боясь взрыва, отворил водительскую дверь. Из салона доносился приятный запах какого-то нового аромата, напоминающего фруктовую смесь с оттенками шоколада, но он был слишком тонок и слаб, чтобы надоедать. Еще пару минут Платон постоял, уставившись на руль, но в итоге решился и пересел в водительское сиденье с желанием не меньшим, чем у преступника, приговоренного к электрическому стулу.

Дверь, вопреки его ожиданиям, закрываться не стала, и он, замерев на месте, но так и не дождавшись доказательств присутствия кого-либо другого, затворил ее сам. Мертвая хватка страха немного отпустила, что позволило Платону более расторопно разобрать прихваченный ноутбук и подсоединить его к прикуривателю автомобиля. Производя эти действия, он почему-то ощутил себя почти медиумом, который готовит сеанс общения с умершим духом.

Экран ноутбука зажегся в темноте.

Платона открыл пустой текстовый документ и опустил дрожащие пальцы на клавиатуру.

«Настя… привет».

И пальцы закостенели, словно от невиданной силы, но в последующие минуты Платон так и не смог написать ни единого слова, сколько не старался, словно мозг, замерший в безумном ожидании, отказывал посылать сигналы остальным частям тела.

«Но почему она ничего не напишет?! Ее нет! Что произошло?!», – завертелось в голове.

Тем не менее, он заставил себя пересилить овладевшую слабость, и продолжил печатать.

«Анастасия Викторовна… Настя, я очень виноват перед вами… перед тобой, я очень переживал все это время… пока тебя не было рядом… просто места себе не находил, даже свалился словно в лихорадке и пролежал дома несколько дней. Не знаю, что они с тобой сделали, даже в мыслях боюсь допустить, чтобы тебе навредили, и даже, возможно то, что тебя больше нет, но я все же надеюсь, что…»

Он писал невдумчиво, порывами, не особо следя за оборотами, ведь в глубине души с ужасом понимал, что пишет в пустоту. Гробовое молчание вокруг убивало больше, чем самая громкая дискотека тяжелого рока.

«Я очень надеюсь… и хочу всей душой верить… что все это просто дурной сон, пролетевший внезапно, но оставивший вечный ожог. Но это неправда, сон не может длиться неделями, ведь мы не в матрице, в конце концов».