Владимир Маталасов - Тайна Вселенской Реликвии. Книга вторая

А ребята в этот вечер собрались у Малышевых. Завтра воскресенье, Екатерина Николаевна ушла к Лопухиным с ночёвкой; Саня с Митей тоже предупредили своих родителей, что останутся у Кузьмы и вернутся только к утру, объяснив это крайней необходимостью обсуждения и решения некоторых, как они выразились, жизненно важных для них научно-технических проблем. Взрослые возражать не стали, давно утвердившись в мнении, что троица эта с великими «переборами»: раз так надо, так пусть себе тешатся.

Но ребятам было не до потех. Сегодня должно было состояться первое испытание Кузиного «Дешифратора». Как они все ждали этого часа! Сборка отлаженных и выверенных блоков и узлов прибора была коллективной. Оставались сущие пустяки: состыковать, соединить их с помощью электрических разъёмов, вставить и укрепить во внутренней полости «Дипломата». На всё это ушло не более часа, и, теперь, на столе перед взорами ребят покоилось нечто то, что должно было предопределить не только судьбу далёких, грядущих поколений, но и всего живого и разумного, что обитает в пределах Млечного Пути.

– Ну что, братва? – произнёс Митя, наконец-то откладывая в сторону отвёртку и издали любуясь Кузиным произведением. – Каков красаве-ец, а?

– Не то слово! – возразил Саня. – Восьмое чудо света, после египетских пирамид, разумеется!

«Дипломат», внутрь корпуса которого были втиснуты все передовые мысли, идеи и надежды друзей, и с которыми они связывали все свои лучшие побуждения и стремления, поблескивал матовым экраном монитора, никелированными пластинками с надписями и разноцветными точками контрольных лампочек на иссиня чёрной, муаровой поверхности рабочей панели. Пятнадцать ручек переключения времени, расположенные в один ряд, ручка замедления и ускорения его хода, электронно-цифровой счётчик времени, ручки контрастности, яркости и цветности изображения, тумблер включения прибора – вот всё то, что на данный момент составляло предмет всеобщего сосредоточения друзей. Плоский экран, установленный во внутренней полости крышки, и объектив с гравитационно-оптической линзой, разместившийся с наружной её стороны, строго по центру, казалось, венчали собой всю эту странную, сложную систему.

– Присядем что ли, «на дорожку»? – предложил Кузьма, еле сдерживая порывы чувств нетерпения и ожидания.

– Ну и мастак же ты тянуть резину, – отозвался Саня, но всё же друзья уселись кто где стоял; Митьке пришлось сесть прямо на пол…

– Всё, минута прошла, – заключил он, вскакивая с насиженного места. – Давай, Кузя, цепляй хомут на шею, и – вперёд!

Слегка дрожащими руками Малышев подхватил со стола «Дешифратор», перекинул через шею широкий, кожаный ремень и зафиксировал аппарат, уперев его торцом в область живота. Запустив руку за обратную сторону откинутой крышки прибора, он стянул с объектива защитный пластмассовый чехол, обнажив выпуклую и светонепроницаемую, ярко-серебристого цвета гравитационно-оптическую линзу диаметром около десяти сантиметров.

– С чего начнём? – спросил он, откладывая чехол в сторону.

– А с сегодняшнего дня и начнём, – нашёлся Саня. – Ты в какое время встаёшь по утрам?

– Ровно в семь.

– Ну вот и устанавливай шкалы времени: год – 1991, месяц – 10, число – 26, часы – 7, минуты и секунды – по нулям; ход времени – нормальный. Действуй!

– Сейчас, сейчас! – с волнением в голосе зачастил Малышев, защёлкав переключателями и закрутив ручками настройки. – Всё!

– Всё ли? А-ну я проверю. – Дотошный Саня ещё раз внимательно проконтролировал выставленные Кузей позиции элементов настройки. – Яркость, чёткость, цвет?..

– В ажуре.

– Тогда – поехали! – кивнул головой Остапенко. – С Богом!

Не отрывая взгляда от экрана, расположенного напротив глаз, Малышев щёлкнул тумблером подачи напряжения. Тот сразу же высветил фигуру спящего Кузи с откинутым одеялом и скрючившегося калачиком от утренней прохлады. Изображение было до такой степени натуральным, контрастным и насыщенным цветами, что, невольно оторвав взгляды от экрана, все посмотрели в сторону пустующей Кузиной кровати.

– Ура? – вопрошающе воскликнул восхищённый Сапожков.

– Ура-а-а-..! – тихо, протяжно вторили ему друзья.

Отсутствие звукового сопровождения не помешало ребятам определить начало побудки: будильник, установленный на тумбочке, стоявшей возле кровати, стал медленно кружить по её поверхности, отплясывая утреннюю сегидилью.

– Во даёт! – раздался возмущённый голос Сани. – Дрыхнет без задних ног… Даже будильник покраснел от натуги.

Израсходовав всю энергию пружинного завода, будильник остановился у самой кромки покрытия тумбочки. Половину экрана затмила спина подходившей к койке Екатерины Николаевны. Она нагнулась, поцеловала сына и потеребила за плечо. Тот приоткрыл один глаз и… вновь погрузился в небытие. Тогда мать снова наклонилась над сыном и что-то сказала ему на ухо. Кузя тут же принял вертикальное положение, продирая глаза кулаками.

– Что она тебе сказала? – поинтересовался Остапенко.

– То, что каждое утро говорил один слуга своему хозяину – одному из великих, просвещенных умов старой, доброй Англии: «Вставайте, милорд! Вас ждут великие дела!»

Екатерина Николаевна вышла. Кузьма вскочил с кровати, посмотрел в окно, не забыв почесать при этом одно неприличное место, несколько раз присел с одновременным выкидыванием рук вперёд и, видимо, подался на кухню. Ребята тут же со смехом заставили Кузю немедленно проследовать за самим собой. Дальнейшие наблюдения выявили, что, рысцой забежав на кухню и на ходу поцеловав хлопотавшую у плиты мать, сын развернулся и шмыгнул в туалет.

Кузьма в смущении замешкался.

– Давай-давай, чего застеснялся, – поторопил Сапожков. – А ну, высвечивай всю свою подноготную…

– А ты, оказывается, нахал, Сапожков! – неподдельно возмутился Малышев, а потом, улыбнувшись, добавил: – Втроём мы всё равно там не уместимся.

Он перевёл прибор в режим ускорения хода времени. Быстро замелькали кадры: Екатерина Николаевна смешно забегала от плиты к столу, и обратно; Кузя выскочил из туалета, влетел в ванную, нервно умылся, поскакал в свою комнату, в две секунды застелил постель, оделся, прибежал на кухню, сел, быстро-быстро поработал челюстями, как заяц, вскочил, поцеловал мать, снова умылся, накинул на себя плащ, схватил конспекты и выскочил из квартиры.

Все эти действия экран выдал в течение полутора-двух минут. Друзья помирали со смеху, хотя в глубине души своей были преисполнены чувством гордости за очередную победу и сознанием ответственности за настоящее и будущее земной цивилизации.

В это время до слуха ребят донеслись звуки телефонного звонка: звонила Настя Лопухина. Она сообщила, что телефон Тани Ремез вот уже как минут двадцать не отвечает, высказав предположение о причине молчания подруги. Ребята согласились с Настиными доводами, будучи в курсе Таниных дел: за последние дни она просто помешалась на своих шаровых молниях, и гоняется за ними по всем окрестностям Крутогорска. Чем же иным можно объяснить её отсутствие дома? А время позднее, на дворе непогода, за городом – страшно и подумать – бушует неистовство ночной, небесной стихии…