Борис Горзев - Убить цензора! Повести от первого лица (сборник)

Вот так мы познакомились и сошлись – на Проппе. То есть на анализе архетипов волшебных сказок, на структурализме, Юнге и Фрейде. Об этих последних я всерьез узнавал уже на улице, на Арбате и в Александровском саду, потому что, похоже, нам обоим показалось, что Ленинка сегодня вполне обойдется без нас.

Тогда я был довольно любознательным, и многое меня интересовало, особо то, что не укладывалось в систему вкусов властей. Многое не укладывалось – к примеру, те же Фрейд, Юнг и Пропп, поэтому достать что-то из ими написанного практически не представлялось реальным. Однако в тот день (да и в последующие дни) дело было не столько в этих, далеко не популярных у нас ученых, сколько в моей новой знакомой.

Выяснилось, она студентка истфака МГУ, учится на последнем курсе, но, в отличие от меня, не стремится в аспирантуру и вообще к научной деятельности, а желает преподавать историю в школе. Вот так, всего-то. Это, сказала, наследственное, от мамы. Мама всю жизнь была учительницей, почти до самой смерти несколько лет назад. Учила детей географии и тем была в ладу с судьбой. Вот и дочка ее хочет быть учительницей, только не географичкой, а историчкой. А как же знать историю без мифов и легенд? Отсюда и увлечения, отсюда и просиживание в библиотеках. Ясно, речь об истории мировой, а не об истории СССР, хотя последняя тоже сплошь на мифах, но тут уж другое дело, тут даже не мифы, а создание мифологического мышления в массах. И, усмехнувшись, глянула на меня – дескать, как прореагирую. Я нормально прореагировал, то есть маленький экзамен выдержал. Так, еще не став близки физически, мы стали близки идеологически.

Но дело не только в этом. Начну с начала, с имени. Ее звали Агне. Имя и чудно́е, и чу́дное. Эстонский вариант от «Агнесс» или «Агнесса» (потом я узнал, что в переводе с древнегреческого это значит «чистая, святая»). Именно эстонский вариант, потому что сама Агне наполовину эстонка, по матери, той самой географички – увы, покойной. Вторая половина – русская.

Теперь – как это вышло. Преинтересная история.

Мама, тогда еще молодая девица, жила с родителями в Тарту, где училась в тамошнем, известном всей Европе университете. И доучилась бы, но тут осенью 1944-го Эстонию освободили от немцев, вновь наступила советская власть и стало не до учебы, потому что арестовали отца мамы (то есть деда будущей Агне), профессора медицины того же университета. Но не расстреляли, а собрались выселять в Сибирь вместе со всем семейством – так же, как принялись выселять многих прибалтов, особо из интеллигенции. И выслали бы, если бы не будущая мама Агне, а точнее, ее возлюбленный.

Это отдельная история, прямо для киномелодрамы. В составе воинов – освободителей Эстонии, в частности города Тарту, был некий майор политотдела одной из армий 1-го Прибалтийского фронта. Каким-то образом судьба свела его с девушкой-эстонкой (будущей мамой Агне). Они успели полюбить друг друга, однако война покатилась дальше на Запад, а майору, напротив, приказали отбыть на Восток, в Москву, в распоряжение Главного политуправления Красной армии (за какие заслуги такое повышение, Агне так и не знает до сих пор). Майор отбыл, а вскоре в Тарту началась та самая высылка интеллигенции в Сибирь. Бедная будущая мать Агне презрела девичью и национальную гордость и написала в Москву своему Ромео, который при прощании клялся-божился, что приедет за ненаглядной Джульеттой и заберет ее в столицу. Значит, Джульетта обратилась к освободителю-поработителю, чтобы он помог спасти семью от таких же, как он сам. И что вы думаете, спас!

Сначала по своим каналам он поспособствовал тому, чтобы в Тарту поступило указание данную семью не трогать, а сам действительно прикатил за любимой, точнее, не прикатил, а прилетел. И забрал ее в Москву. И там женился на ней. И через год родилась Агне (отец столь безумно любил иноплеменную супругу, что сразу согласился наречь дочурку ненашинским именем, лишь бы сделать очередной подарок молодой маме). А сама мама потом закончила в Москве пединститут и стала учительницей географии. А ее родители оставались в Тарту, где и прожили свой век, не слишком хорошо, но и, слава Господу, не так уж и плохо.

Вот почти и всё. Дальше уже не для кино. Несколько лет назад у мамы Агне обнаружили серьезное заболевание, и, не доработав совсем чуть-чуть до пенсии, она скончалась. Отец, бывший освободитель (с середины 60-х в отставке в звании полковника и при больших орденах), сильно переживал, но еще долго работал в каком-то учреждении, однако в конце концов уволился, то есть стал пенсионером окончательно-бесповоротно, и вскоре перебрался жить на свою подмосковную дачу. Там и бытует постоянно, с любовью занимаясь садом-огородом, отчего в московской квартире, то есть у живущей одной Агне, всегда вдосталь всяких закрученных банок, плодов и даже соков. А что – отец усядется за баранку своих «жигулей» и в очередной раз доставит дочери то мешок собственной картошки, то мясо парное с деревенского рынка, то яйца из-под собственных курей, то компоты всякие, то что-то еще.

Вот такая история, такие судьбы в этом русско-эстонском семействе, история романтически-героическая, горькая и счастливая, с войной и странным миром. Но в какую сторону ни поверни, а и впрямь как кино, согласитесь.

Как не влюбиться в такую девушку с чудны́м-чу́дным именем, да еще при такой биографии, да еще симпатичную, натуральную блондинку, да еще студентку истфака МГУ, питающую интерес к какому-то Проппу, а иже с ним Фрейду и Юнгу? Теперь она уже не будет отстукивать шариковой ручкой по столу в читальном зале Ленинки, выводя своеобразный ритм (оказалось, ритм знаменитой мелодии Чика Кориа, легенды джаза), и тем мешать серьезному аспиранту, будущему кандидату биологических наук.

В первые месяцы после знакомства наше с Агне житье-бытье получалось тоже чудны́м-чу́дным: неделю я у нее, неделю она у меня, потом неделю каждый сам по себе, и всё снова. Это вечерами и ночами. А днями мы иногда встречались тоже, например в той же Ленинке (она готовилась к диплому, я продолжал штудировать научную литературу, а потом принялся за написание литобзора к диссертации), а помимо этого мы иногда ходили то в кино, то в кафе, то просто шлялись по любимым московским местам, если баловала приятная погода.

Так истек почти год нашего общения. Всё прекрасно – и с Агне, и с работой над диссертационной темой, да и вообще жизнь вполне неплоха. Шел 1980-й, и тогда случились два события, оба в Москве и оба летом, в июле: Олимпиада и смерть Высоцкого. Были и другие события, но мелкие, и мне казалось, что мы живем в консервной банке, где ничего не меняется и никогда не изменится, наш генсек стар, но бессмертен, и если про него возникают всё новые анекдоты, то, значит, у народа не иссякает чувство юмора, а это, как говорят психологи, свидетельство оптимистической окраски перспективы.