Борис Горзев - Убить цензора! Повести от первого лица (сборник)

Вот как раз незадолго до открытия той самой Олимпиады Агне предложила мне поехать в Эстонию, в Тарту, в виде летнего отпуска, так сказать. А что, хорошая идея, тем более там я никогда еще не бывал, и остановиться есть где, потому что в Тарту еще живет тетка Агне, сестра покойной мамы. И в середине июля мы поехали.

Мы поехали поездом, но не до Тарту, а до Пскова. Так придумала Агне, а почему, сейчас расскажу.

С псковского вокзала доехали на автобусе до причала на реке Великой, а там сели на «ракету» и поплыли-полетели: из Великой – в Псковское озеро, из него через широкую протоку – в Чудское, потом, еще часа через полтора, вошли в устье реки с очередным чудны́ м для меня названием Эмайыги (что значит «Мать-река») и вот уже по ней доплыли до маленького речного порта в Тарту. Чудесное путешествие при отличной (повезло!) погоде. В ходе этого путешествия на «ракете» Агне сказала, указывая за борт:

– А вот здесь, именно здесь, происходило легендарное Ледовое побоище. То самое, которое в 1242 году. Когда ваш Александр Невский немецких рыцарей разбил.

– Почему это «ваш», а не «наш»? – всё-таки спросил я для приличия.

– Ну наш, если хочешь, – милостиво согласилась Агне, рассмеялась и добавила: – Это спорный вопрос. А вот что бесспорно, так то, что против Невского сражалось войско Ливонского ордена, а вот кто за него?

– За кого?

– За вашего-нашего князя Невского. За него – ну помимо малочисленного и кое-как вооруженного новгородско-псковского ополчения, то есть бедноты и оборванцев? Так вот, за Невского сражались ордынские полки, татары-монголы. Это так Орда помогала Руси, союзнице. Потому что всякие там пришлые на Русь, то есть эти самые ливонцы, Орде на фиг были не нужны. Вот и вся политика, понял?

Я понял. И запомнил. Все-таки выпускница истфака МГУ рядом со мной. Девушка с понятием и светлым юмором. И ко мне очень ласково относится. И мы с ней всегда находим общую позицию – будь то в вопросах истории-идеологии, будь то в процессе интимного общения, когда позиция очень важна и приятна.

Но сейчас речь о нашем отпуске. Чудесно было. Тарту мне очень понравился. Уютно, чисто, ухожено. Явно университетский городок – тихо, пристойно, как-то каменно-спокойно, никакой помпезности, камерно. Всякие памятники. Например, Карлу Бэру, знаменитому эмбриологу, который тут учился и работал. Еще – полководцу Барклаю де Толли, жившему в Тарту в имении жены. Ну и памятники другим прочим. Короче говоря, местные люди чтут старину. Она хорошо сохранена, поскольку всякие чужеземцы здесь ни на что не покушались – ни датчане, ни те самые ливонцы, ни немцы в последнюю войну, ни наши за ними. В общем, есть на что посмотреть.

Мы смотрели, я – особенно, поскольку Агне всё это видела уже неоднократно, бывая здесь с мамой. Странно или нет, но из всего пересмотренного в Тарту мне более всего запомнилась одна из церквей, а точнее, кирха. Это Приход Святого Петра, проще – Петровская церковь, лютеранская. Темно-красного камня, высокая, с белыми шпилями. Кругом пышная зелень, и эти белые острые шпили с крестами видны издалека, а когда, посмотрев, идешь назад по спуску улицы, то чувствуешь спиной, как шпили тебя еще видят и будто провожают, провожают.

Через неделю мы покинули Тарту и на автобусе поехали в Отепя, совсем уж тихий городок у немаленького озера Пюхаярве, где прожили еще неделю в снятой комнатке на хуторке прямо на берегу. Купались, катались на лодке, а по вечерам заглядывали в местный ресторанчик, где, несмотря на наличие посетителей, было спокойно и даже странно тихо, чему способствовало отсутствие громкой музыки, но присутствие одинокого пианиста за роялем. Да и недорого было, даже наших скромных денег вполне хватало на легкое вино, кофе и обязательно роскошные взбитые сливки со всякими там кусочками ананаса, или клубникой, или цукатами. После всего этого в Москву как-то не тянуло. Зато тянуло танцевать, и мы с Агне долго кружили под классно исполняемые пианистом блюзы. Вы когда-нибудь танцевали с натуральной блондинкой блюзы? С молодой, довольно худенькой, очень стройной? Если нет – рекомендую…

Напоследок мы вернулись на два дня в Тарту, к тетке моей Агне. Кстати, тетя по-эстонски звучит почти так: тэди. «Почти» – потому что первую гласную лишь приближенно можно записать как «э», а самом деле это что-то непередаваемое для русского написания. Ну ладно, будем писать «тэди», я так и обращался к тетке – просто тэди, без имени, как обращалась к ней моя Агне.

Жила тэди в трехэтажном доме желтоватого кирпича, несомненно старого, прошлого века. Агне рассказала мне, что ее дедушка Ивар, профессор медицины, хирург, имел в этом доме с десяток комнат и даже держал прислугу, но было это до прихода Советов, конечно. Потом его ждала Сибирь, но ситуацию выправил майор Главпура Красной армии (по совместительству Ромео его, профессора Ивара, дочери).

Этого самого Ромео (а проще – отца Агне), как я понял, не раз поминали за столом в последний вечер, когда мы ужинали. Агне и тэди беспрерывно говорили на эстонском, потому что на русском тэди знала лишь десять-двадцать слов, в том числе «извините», и всякий раз произносила, адресуясь ко мне: «Извините, я русский… нет, нет, нет». Что делать – я извинял, ибо понимал, что тетке и племяннице надо наговориться перед очередной разлукой, а тетка уж старушка как-никак.

Тот вот, занимаясь только едой, то есть будучи освобожденным от общей беседы, я не раз слышал слово, которое хорошо узнавал: «Федор». Ну да, понял сразу, это они говорят об отце Агне, муже теткиной сестры-покойницы. В общем, это самое «Федор» постоянно звучало в торопливых речах тэди и произносилось оно явно доброжелательно, хотя о чем шел разговор, я понять, конечно, не мог.

Уже ночью я спросил Агне:

– Об отце говорили?

И услышал в ответ:

– И о нем тоже. Знаешь, тэди его очень хорошо поминает. Смешно: когда в 44-м заметили, что у них с мамой завязался роман, скандал был жуткий, дедушка просто бушевал. Ну как же, дочка с оккупантом сошлась! А потом, когда именно этот оккупант спас дедушку и всю семью от Сибири, вот тогда отношение к папе резко изменилось.

– Это понятно, – заметил я голосом знатока жизни.

Агне усмехнулась и продолжила:

– Кстати, а как и когда всё это выяснилось – про маму и ее тайный поступок? Лишь через пару месяцев, потому что о письме в Москву мама никому не говорила, представляешь? И об этом узнали, лишь когда отец прикатил за ней в Тарту, чтобы забрать в Москву. Да, вот тогда дедушка помягчал и даже простил дочери, что выйдет замуж за этого русского и уезжает с ним в большевистскую столицу… В общем, папа был тут очень почитаемым человеком, особенно для тэди… Но вот что еще смешно и грустно: это было только внутри семьи – тогда было, тогда! – а теперь, когда от семьи осталась одна тэди, то… Понимаешь, остальные местные, во всяком случае большинство, они относятся к русским по-другому.