Сергей Надькин - В огнях трёх революций

Народ потерял одну из своих иллюзий – выигрыш. Однобокая у нас была дума. Она представляла интересы только зажиточных классов. Настоящую думу можно собрать только после изменения основных законов.

В воскресенье, когда нас чуть не разогнали силой, один из говоривших на улице сказал, что дума – это сердце, к биению которого мы прислушивались. Вот и сердце перестало биться.

Слышал Саша скорбную речь товарища Яблонского, отобравшего, как власть, слово у меньшевика Прохорова:

– Разбиты надежды тех наивных людей, которые верили в думу. Теперь весь вопрос в том, будет ли народ спокойно ждать, чтоб в феврале опять собралась такая же однобокая дума. Если наше желание исполнится, то мы пошлем туда своих представителей, а если будем собирать опять однобокую думу, то туда не пойдем, нам там нечего делать. Товарищи большевики, надо последовать примеру французов в революции 1789–1793 годов: свергнуть с престола короля, и провозгласить республику, и революционным путем добиться созыва всенародного Учредительного собрания. Дерево зла нужно вырвать с корнем, – закончил свою пламенную речь Яблонский.

Народ воодушевился, в поддержку кричал:

– Долой! Да здравствует революция!

– А сейчас слово товарищу Полякову! – громыхнул мужской голос одного из организаторов митинга.

– Товарищи, не стоит верить свободам, обобщенным царем в манифесте 17 октября 1905 года, не стоит верить сладким речам так называемых патриотов и попов, обманывающих народ. Царь обещал народу свободу, а своим генералам и генерал-губернаторам приказал расстреливать народ. На второй день царь издал известный приказ: патронов не жалеть! И не жалели. Расстреляли Москву. В Москве расстреляли не только людей, но и здания. Алиханов расстрелял на Кавказе, Ренненкампф – в Сибири. Только в январе в Прибалтийском крае официально расстреляно триста семь человек, а неофициально, может быть, тысячи. А ведь манифест 9 июля о разгоне думы подписан той же рукой, что и манифест 17 октября. Царь обманул, царь предал народ, царь и правительство лгут!

– Верно, долой самодержавие! – Крикнул на всю площадь товарищ Александр Меркушев.

– Необходимо бороться за созыв Учредительного собрания путем всеобщей политической забастовки или другим революционным путем, – призвал Геннадий Поляков.

– Долой царя кровавого, долой! – закричали рабочие. У Саши Меркушева в теле и в душе все кипело. Как он возненавидел царя, когда услышал упоминания в речи Полякова о царских расстрелах в Москве и других регионах Российской империи. Кипевший митинг, кричавшие фразы «долой!» лишь подогревали изнутри ненависть у Саши Меркушева. Саша хотел революции.

Но выступавший на митинге кадет Гуревич говорил:

– Учредительное собрание в Олонецком крае нужно созывать, но Учредительное собрание в Олонецком крае поймут только через тысячу лет.

– На свои щелоковые, получи и распишись, – говорил дядя Егор участникам митинга, подходившим по окончании акции за положенной после участия зарплатой, принимая гостей в одном из законспирированных домов на Голиковке. Саша смотрел во дворе, сидя на скамейке на шухере, наблюдая возможный приход полиции.

В ночь на 16 июня в дом Геннадия Полякова ворвались полицейские.

– Где скрывается ваш бурьян, давай его сюда!

– Вот он ночки, где, ваше благородие, тепленьким в постели нашел. А ну, подъем, одевайся, а то в кондаках ногой до тюрьмы пойдешь! – слышалась за окнами маленького с низкими потолками домишки возня, в доме начался обыск.

Летом 1906 года Константин Федорович шел с Голиковки в центр города, ругая полицию, и кричал:

– Верните мне сына!

– Иди да возьми! – крикнул в ответ убитому горем отцу голубятник Степан Сарофанов.

Восьмого сентября на очередном собрании рабочих слышалось выступление Николая Савельева.

– Рабочим Александровского завода необходимо тщательное ведение расчетных книжек. Управа неправильно делает расклады податей на больницу, и другие общественные нужды! Необходимо выдать конюхам рукавицы! Увеличить заработную плату молотобойцам, а фартуки выдать кузнецам! Увеличить расценки и сократить рабочий день на один час слесарям механического цеха! Передать списки кандидатов для поступления на завод заводскому комитету! Вот такие должны быть требования к господам. Но это еще не все! Надо заставить чиновников прекратить разворовывать общественные подати на содержание больницы и благоустройство города! Всему остальному населению города необходимо прекратить выплачивать подати до созыва общегородского собрания!

Вечером 18 сентября 1906 года был понедельник. Тюремная площадь Петрозаводска наполнялась недовольной толпой. Заводские рабочие, много женщин, большое количество молодежи протестовали против отправки по уездам большой партии политических заключенных, прибывших накануне этапом из Петербурга.

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе, –

слышалось со стен тюрьмы дружное пение.

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе, –

подхватила стоящая под окнами тюрьмы толпа.

Вышли мы из народа,

Дети семьи трудовой.

Братский союз и свобода –

Вот наш девиз боевой –

запевал вместе со всеми сын находящегося в ссылке революционера десятилетний Сашка Меркушев. Он стоял в десятке метров от ограды и увидел, как в одном из окон тюрьмы заключенные вывесили красный флаг с надписью «свобода». Кто-то из них выкрикивал пламенную речь.

– Не теряйте надежды, братцы, новая революция не за горами! – кричалось из окна тюрьмы.

Здание тюрьмы охранялось стражниками и солдатами конвойной команды. На площадь была стянута вся полиция города.

– Граждане, немедленно разойдитесь! В противном случае будете арестованы по закону! – обратился главный полицмейстер города к разбушевавшемуся на площади народу.

– Ха-ха, не пугай пуганых, – кричал на стражников кто-то из толпы. Потом затянулись длинные переговоры. Главный полицмейстер Крикалев призвал к главным организаторам беспорядков Егорову и Акулову.

– Что тебе надобно, лихоманец? Почему против царя выступаешь, народ баламутишь? Вступал бы ты в церковь лучше, а лучше домой, – разговаривал жандарм с организатором беспорядков Василием Егоровым.

– Сам иди домой, Ваше благородие, а мы здесь постоим, – отвечали из толпы рабочие. Пение не прекратилось, а, наоборот, зазвучало на весь город.

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобой гнетут,

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы беззвестные ждут.

– А ну, лихоманцы, замолчите и разойдитесь! В противном случае, я приказываю солдатам открыть огонь, – кричал бунтовавшемуся народу голос начальника городской полиции. Но пенье не прекращалось.