Сергей Надькин - В огнях трёх революций

Но мы поднимем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело,

Знамя великой борьбы, всех народом,

За лучший мир, за святую свободу!

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ –

пел собранный у тюремной ограды смешанный хор, пел до тех пор, пока прибывшая на место событий конная стража шашками и нагайками не разогнала митинг.

В восемь часов вечера тюремная площадь снова заполнилась толпой трехсот человек демонстрантов.

– Долой полицию! Да здравствует революция! Долой правительство! Долой самодержавие! – кричал представителям власти возбужденный хор демонстрантов. Ответом вновь послышался цокот лошадиных копыт.

– Давай их камнями! – разнесся по площади голос революционера Акулова. Гимназист Витя Филин и рабочий Саша Меркушев вновь взялись за булыжники, взялись за булыжники и все остальные. Камни летели в сторону цепи конной полиции.

Товарищ Саша кинул в полицейского камень, кинул и на этот раз не промахнулся: камень угодил полицейскому в голову. Из головы стражника брызнула кровь. Витя Филин тоже не промахнулся, следом за Сашкой попал булыжником в шею полицейского. Три других попадания камнями ранили еще троих стражников. Стражники бежали с площади, спасаясь за толстыми каменными стенами тюремного забора.

– Товарищи, соберемся и возьмем полицию! Разобьем ворота тюрьмы и выпустим заключенных! – призывал демонстрацию Василий Егоров. К этому времени вся тюремная площадь находилась в руках протестующих. Два юных товарища, Сашка и Витька, готовились к решающему бою.

– Братцы, братцы, не задевайте стражников, не разносите тюрьму, – обратились к толпе двое ссыльных, выведенных из тюрьмы полицией.

– Ступайте, братцы, назад в камеры, мы будем без вас освобождать наших товарищей, и не указывайте, что нам делать! – кричал провокаторам-предателям Василий Егоров. – Все на штурм тюрьмы! – повторил призыв он.

Толпа продолжила гудение. Потом подхватила.

Музыка: Клод Жозеф Руже де Лилль. Слова: Петр Лавров

1895 г.

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

Но мы подымем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело,

Знамя великой борьбы всех народов

За лучший мир, за святую свободу.

На бой кровавый,

святой и правый

Марш, марш вперед,

рабочий народ…

Мрёт в наши дни с голодухи рабочий,

Станем ли, братья, мы дольше молчать?

Наших сподвижников юные очи

Может ли вид эшафота пугать?

В битве великой не сгинут бесследно

Павшие с честью во имя идей.

Их имена с нашей песней победной

Станут священны мильонам людей…

..На бой кровавый,

святой и правый

Марш, марш вперед,

рабочий народ –

пелась Варшавянка по польскому варианту, на слова автора текста Вацлава Свенцицкого, находившегося в царской ссылке, потом запели новую песню:

По России слух пошел:

Николай с ума сошел.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Пока пели, в темноте на площади появился пеший отряд полиции. Стражники изготовились к стрельбе, затем последовали выстрелы. Саша увидел падавших в крови на землю рабочих.

Саша не испугался, видит Саша: четверо человек получили ранение, а в толпе началась паника.

– Бей легавых, спасай Россию! – крикнул в толпе Саша. Слышал в ответ голос:

– Ямай его, ямай!

Не заметил Сашка, как его скрутили, повалили на землю и, взяв за руки, и ноги, понесли Сашку в участок. Площадь опустела. Ночью около ста политических заключенных повели на пристань, под усиленным конвоем сажая на пароход. В городе начались аресты и обыски. По улицам ходили полицейские патрули. Губернатор телеграфировал правительству прислать эскадрон кавалерии.

– Голубчик, срочно поспеши телеграфировать, дружок, в Петербург, – просил секретаря губернатор. – Пишите, голубчик, пишите:

«Ввиду ареста главарей демонстрации 18 сентября перед тюрьмой, рабочие завода в Петрозаводске чрезвычайно возбуждены. Предполагают сегодня толпой идти к губернаторскому дому, требовать освобождения арестованных. Положение серьезное, войск и полиции мало. Прошу убедительно о переводе в Петрозаводск эскадрона драгун пятьдесят пятого финляндского полка, так как есть основание думать, что предполагается демонстрация не последняя.»

– Вы, молодой человек, скажите, пожалуйста, имена, фамилии ваших руководителей, списки членов вашей организации, сущий пустяк, и вы пойдете домой к матери. Сослужите услугу, гражданин хороший, вы молод, зачем вам на каторгу? Зачем вам повторять путь отца? – начался первый допрос арестованного Саши Меркушева.

Первый этаж, комната длинная узкая, по обоим сторонам стола поставлены два табурета. Саша сидел перед следователем. Смотрел лицом то в закрытое решеткой окно, то на молодого офицера жандармерии по фамилии Криштановский.

– Берите в руки лист бумаги, карандаш, пишите список.

Туша сигарету об пепельницу, следователь положил на стол перед Сашей письменные принадлежности. Саша взял в руки ручку, подвинул листок бумаги, записал с трудом единственную фамилию с одной ошибкой – «Меркушев», пропустив букву р .

– Ну-ну, молодой человек, сущий пустяк, и ворота тюрьмы открыты для вас в сторону свободы, в вольную сторону. Мы договорились или нет? Десять секунд работы, и вы окажетесь на свободе! Ворота тюрьмы откроются! – говорил, выражая надежду получить списки городской организации членов РСДРП, Константин Никанорович Криштановский.

– И это все? – недовольно спросил следователь.

– Все, больше писать нечего, я по убежденью социал-демократ, но в организации никакой не состою, никого ни на заводе, ни в городе не знаю, – объяснял следователю Криштановскому Саша. – Да и писать я плохо умею: царская власть так и не научила меня грамоте, и я решил действовать один, – говорил, разглядывая тюремные решетки на окошке, Саша.

Окна выходили на калитку. За калиткой слышались детские голоса. Саша вспомнил, как еще недавно он вместе с Петькой Анохиным, Витькой Филиным, Казимиром Болдеком, братьями Рыбаками, Левой Левиным бегал босоногим вдоль высокого тюремного забора, каменных корпусов, мимо окон первого этажа тюрьмы. Играли в жмурки. Из окон закрытых решеткой были слышны допросы, беседы следователя и арестованного, а теперь он оказался под допросом в одной из двух комнат.

– Ну что ж, молодой человек, вы отказываетесь сотрудничать со следствием, решаете пойти по следу своего отца? Не будете называть своих сообщников?