Вадим Бусырев - Вираж (сборник)

Ужас, как захотелось мне тогда в море! В который раз – и не счесть.

Но опять не довелось.

И опять я пошел на Петропавловку в мае 1970-го. Загорать. В прямом смысле – загорать на пляж Петропавловский и готовится к слову выпускному предстоящему своему. На защите диплома в Горном. И забыл обо всём я этом. На пляже был концерт! Нет не так. Не концерт организованный, как таковой. На песчаном берегу реки Невы, в самом сердце Ленинграда, был – Высоцкий. С компанией друзей.

Звучал его голос.

Можно не уточнять Вам, что пел он, конечно же, и «Парус». Тайной Властью своей, таинственной силой Паруса он в тот майский день не заманил меня в мир свой. В мир таких, каким был он сам. Поэтом, артистом…

Речь я не подготовил. Сгорел напрочь под весенним ленинградским солнцем.

Но диплом на следующий день защитил.

И по своему, мне начертанному пути, отправился далее. Куда, ради чего, кто путь этот мне определил?

В те времена знал я ответы на эти вопросы. Так мне казалось.

Сейчас – нет. Не знаю.

– А все-таки хорошо бабам, – тяжко вздохнул матрос Петруха. Пожевал окурок беломорский. Бросил в бочку.

Экипаж сидел на корме. Около здоровенной траловой лебедки. Не весь экипаж конечно. Часть палубной команды.

– Это чего ж, ты, им позавидовал-то, малохольный? – лениво поддержал возникающую тему боцманюга Приходько. В обиходе, конечно, просто – Приход.

Тоскливо прищурился Петруха на горизонт. Раскрыл глубокую внутреннюю печаль:

– Только сунул руку под юбку – и все уже при тебе. Тут, как тут.

Коллектив частично хмыкнул.

Приход трезво оценил душевные петрухины выкрутасы.

– Рановато тебя потянуло на женскую анатомию. Месяца еще нет. Как вышли из базы.

Он тоже швырнул окурок в бочку. Подитожил:

– Похмел, стало быть, выветрился после отхода напрочь. Это – хорошо. А мысли гинекологические появились – это хреново. Рановато. Кончай перекур – пошли пахать.

– Слово-то какое знает Приход-то, а? Умное и длинное, – Ввернул молодой матросик Шкертик. – Может Петруха о своем, о чистом, только сказать не умеет.

Все поплелись за боцманом. Дискуссия заглохла. Время для нее еще не пришло.

Мы лежали в дрейфе. На Мурманской банке. Глубина 60–80 метров. Конец августа. Обкатывали нашу обновку. Подарок, можно сказать. Точнее: обновка нас обкатывала.

«Америка России подарила параход…». Это из кинофильма «Волга-Волга». А нам кораблик подарил Рыбкин флот города Мурманска. Так, любя, кличут здесь весь Северный Мурманский Рыболовецкий.

Рыбы наша Родина всегда много ловила. Рыбаки делали это самозабвенно. По велению сердца. И Партии и Правительства. И захотели последние то же самое делать с нефтью и газом. На суше это творили вовсю и давно. А надо в морях и океанах.

Каспий – не в счет. Не те масштабы.

И погнали нас. Геологов и геофизиков. На просторы морские и океанские. Народ возрадовался. По аналогии с целиной и БАМ-ом.

Ступили на шельф. Красивое импортное слово. Прибрежная зона океана. Любого. Нас, естественно, занесло, для начала, на ближайший. На шельф Северного Ледовитого.

Северный Ледовитый океан! Истинно Русское название и Истинно Русский Океан.

Осенью 1972 года наш выпуск Ленинградского Горного института – отстрелялся. Закончили отдавать долг священный. Двухгодичный. Все оказались свободны, как птицы в полете. Или, как сопли. Нет. Пожалуй, всё же, как птицы. Был огромный замечательный выбор. Не было никакого даже подобия страха или мандража. Перед каким-нибудь «менеджером по персоналу». И слов-то таких б…х в жизни нашей не водилось.

Но, извините, отвлекаюсь. Отставить! Как ещё пять минут назад командовали нам. И, как командовали, мы сами.

И зашел я в тесную маленькую проходную Научно-Исследовательского института Геологии Арктики. На реке Мойке в городе Ленинграде. И толклись уже там коллеги мои, такие же отслужившие, в таком же восторженном парении.

Саня Васильев, по институту – Сашка-Маленький. Это в сравнении с дружком своим Сашкой-Большим. Неисправимый романтик. После зенитного дивизиона рванул сюда, на набережную Мойки, рядом с легендарной Новой Голландией, в «Севморгеологию». Только-только организованную. Чтоб махнуть на шельф, на этот. На Северный.

Занесло сюда и Хребтовича. Как всегда, хмуро и подозрительно взирал он на окружающий мир. Мир готов был в любой момент обь… егорить Хребётика. В чем он ни секунды не сомневался. Но и за ним бы не заржавело. Отслужил Хребтович в Сибири. В полку взвод сдавал на глазах другого нашего коллеги-двугодичника Вовки-Академика. Прозвище академное сам себе заслужил. Мы никто и не возражали. (Смотрите книжку «Круиз», если достанете. Раритет.)

Академик вспоминал со слезами виденное:

– Хребтович каждую недостающую портянку спиртом восполнял. Черный весь ходил. Ох, близко к сердцу принял службу лейтенантскую. Особенно расставание с ней, с родимой.

Помогал ли ему Академик считать портянки – тайной остаётся.

Сейчас Хребтович имел намерение осесть в Ленинграде. «Севморгео» казалось для этого базой подходящей. Смущала несколько клетушка-проходная, но…

Чего не увидишь по ветхим особнякам и даже подвалам Ленинграда? Половина всей геологии в них обитала. И по сю пору кое-где выживает. И нефть – газ открывала. Для тех, кто сейчас нынче у «кранов» стоит, между прочим.

Опять нас заносит. Назад. В те годы, в ту проходную…

А вот запахло в воздухе легким духом, не конкуренции, а чего-то вроде дурачества какого-то, что ли?

Появился Борька-Жучила.

Он своё, в армии, оттрубил ещё до института. На Новой Земле. Всего видал не по наслышке. И уже два годика после Горного в одном из геологических «подвалов» отгорбатил.

– Ты, чего же это, Жук, а? – заорали мы ему с Санькой. – Никак тоже решил в моря податься?

Хребтович скуксился ещё сильнее. Чай, одним претендентом больше.

А Сашка наоборот искренне возрадовался:

– А, правда, Жучила, давай, идем вместе бороздить океанские просторы. Становиться будем волками морскими. Просолимся все. А нефть откроем – ей пропахнем.

Сашку отличало ото всех нас, заземленных, восторженно-радостное и восприятие, и отражение среды окружающей. К примеру, в отличие от меня. Я б точно сказал не «пропахнем», а «провоняем».

А уж, тем более, по-другому взирал на бытиё Хребтович.

– Ага, – буркнул он, – чтоб задницы у всех с ног до головы покрылись ракушками. Мне и, на хрен-то, моря этого не больно-то и нужно. В Ленинграде желаю я, главное, окопаться. А тут, слышал я, говорят, в Мурманск блатуют всех ехать. Эт-то без меня в таком разе.

– О, Хребетик! – возликовал Санёк. – Я ехать согласный. Да, вот и Боб наверное тоже. Ты, нас пусти-ка вперёд пройти на беседу.