Марина Бойкова-Гальяни - Осенняя жатва

Вдруг смолкла, накинула платок на шею, сорвалась:

– Дожидайся, носа не кажи. Утреет на дворе.

Едва полчаса минуло, слышит Лешка, что не одна идет, по говору признал деда Гришу – небылицу ходячую. Утер Леха сопли рукавом, выполз из-за кута, пожал деду сухую черную руку.

– Ить, что говорю, кум, маленькие-то выпить надо, а Лекса? – голосок тонкий, интонация просительно-вопросительная, белесые глазки слезятся, а маленькую уважительно величает множественным числом.

Маринка откуда ни возьмись бутылку белой несет, бережно рукавом вытирает:

– Дедуня, всегда с почтеньицем к вам. Капустки с подполу достану, грибочков сахарно-маринованных. Уважь, хотя и не ободняло.

– С утреца маленькие запсегда кровя молодют. Лей, не стесняйся! И мужа уважь!

– Лешка с вечера совсем пьяной, а ему к бригадиру надо как стекло быть.

– Проверять на а лкоголь бригадир станет? – Гриша хитро сощурился, мол, недоговариваешь, кумушка, старику.

– Уж не знаю. Только зуб начальник имеет: грит, учую водку – вылетишь! Во как! Дедуля, держи еще стопаря, и грибочек, грибочек.

– Ну и дурак бригадир! – Дед выпил, крякнул, насадил гриб на вилку. – Исть народное средство! – Дед Гриша выдержал паузу, наслаждаясь растущим вниманием в зрительном зале, и подставил выпитую стопку. Марина булькнула туда горькой. Кум понюхал водку, крякнул и опустошил махом. Занюхал хлебной корочкой, капусткой холодной захрустел:

– Хороша! Моя старуха хуже солит. Научи.

– Отчего ж. Научу. Так какое народное средство?

– Насцы пол-литра и выпей махом. Никакая спиртиза не подкопается.

– Шутишь?

– Ей бо! От скажу: Кирюха о прошлом годе мотоциклом Бурого поддел, ребра в хруст, и что? То-то. Таперя киряет вместе с Бурым. Учись у старика, пока живой.

Леха поднялся и быстро вышел. Моча – ерунда, он бы и кучей дерьма не побрезговал, чтобы спастись от тюрьмы.

– Лекса, шальной, пару сырых яиц в карман сунь. Выпей перед бригадиром. Ай, слышь?

– Слышу! – из сеней крикнул Леха. – Понял, дед.

Лехин наезд трактором на собутыльника признали несчастным случаем. Серега с Эммой, где дружки квасили, показали, что Алексей (как можно, за рулем-то?!) был абсолютно трезв, а Вовка с перепою задурил, ушел в лес. А там, видно, чуть протрезвел и, увидев трактор, выскочил прямо под колеса.

Вовкина соседка нашла в записной книжке телефон родного брата погибшего. Тот жил в Санкт-Петербурге, на звонок ответил рассеянно, из чего Валентина Павловна выдвинула версию, что братец покойного тот еще фрукт. Тем не менее на другой день он приехал, зашел в дом, покрутился по саду и стал возле калитки, о чем-то размышляя.

– Жаль Вовку, хороший мужик был! – нарушила его мысли соседка, – Хоронить где будете?

– Зря приехал, – почесал тот голову, – денег у меня всего семь тыщ рублей. Пусть морг как безродного хоронит.

– Господи, как же? Деревня соберет денег, мужики за бутылку могилку справят.

– Делайте, что хотите.

– Еле нашли родную душу. Вовка говаривал: братец и доча в Питере живут. Я все вверх дном перерыла в хате соседа, а уж Лешка, дружок сердешный, неведомыми путями откопал записную книжку еще советских времен. Грязную, изрисованную, в гнилых дровах, бает, валялась. Чудн о , телефон так и не изменился. Лешка трактор продаст, уж и поминки достойные справим. Езжай, мил человек, в Малую, молви родственное слово.

– Недосуг мне, своих дел по горло. А, – он вдруг махнул рукой, – и чего я тут с вами? Мое решение – пускай хоронят как безродного, всем хлопот меньше.

И был таков!

Несколько дней Алексей названивал равнодушному брату. Как-то утром явился к Валентине, почерневший лицом, и прижал к груди крепко стиснутые кулаки:

– Тетя Валя, разве можно родного брата, словно пса бродячего? А ты сказала, что тратиться ему не придется, и схороним по-людски, и помянем как близкого человека? Ой, беда, почему меня не было рядом, я объяснил бы по-мужски этому горе-родственнику. За грудки да встряхнул: зачем, дескать, мужское звание в грязь суешь?

– Алексей, ты сам-то говорил с братцем?

– Звонил раз двадцать: заладил, что попугай: оставь меня в покое, сам задавил, сам и расхлебывай! День-деньской в райцентр мотаюсь, пороги обиваю. Бюрократов развелось, вот бы кого к ногтю. Объясняю: покойного родной брат знать не хочет, а я ему ближе брата. Без толку. Выдаем только родственникам, говорят, а вам раньше надо было думать, спохватились, когда документы оформили. Чер-те что! Завтра снова поеду.

– Погоди. А если делегацией нагрянуть: друзья, соседи, Режиссер с женой? – Соседом погибшего был бывший кинорежиссер, за которым с легкой руки Вована и укрепилась кличка. Вовка часто хаживал к ним.

– Хорошо бы. Тетя Валя, беру на себя друзей, а ты уж с Режиссером перетри, ладно? И скорее бы, а то закопают, не спросят.

На следующий день поехали делегацией. Сухощавый мужчина (вобла сушеная, как окрестил Леха) воззрился на них холодно-недоуменным взглядом бусинок глаз в белом одеянии коротких ресниц:

– Сколько можно говорить одно и то же: на похороны выделено десять тысяч рублей, и тело, кстати, уже увезли на кладбище.

Леха побелел:

– Как увезли?

Заглянул в бумаги:

– Да вот, Сергеев Владимир подлежит захоронению на старом кладбище, место в квадрате четыре: это ближе к лесу, номер двести тридцать четыре.

– Понятно, – сказал Режиссер, – с каждого мертвеца по десять тысяч в карман. Думаешь, Вовку в гроб, пусть хоть самый дешевый, положили? Нет. На саван и то пожидятся.

– Я вызову охрану, будете оскорблять людей на рабочем месте!

– Тля, – вырвалось из Лехиной груди, – нелюди!

– Тише Леша, идем. Мы сами отыщем могилу и прибьем дощечку с именем, датой, фотографией. Будет как у людей. А эти… – Валентина Павловна потянула Алексея за рукав.

Вернулись в деревню без него: встретив приятеля, Леха упросил подвезти на кладбище.

Когда-то давно к месту захоронения ездили автобусы. На краю площадки, где они делали кольцо, сохранилась прогнившая будка остановки, превращенная в туалет. Будто леса мало вокруг! Возле нее товарищ и высадил Алексея.

– Жаль, спешу. Как обратно доберешься?

– Ничего: час пехом до шоссейки, а там – попуткой.

Оставшись один, подозрительно шмыгнул носом, но стесняться было некого, и он побрел вглубь кладбища, вытирая кулаком слезы. Вокруг ни души! Ближе к входу располагались могилы неизвестных солдат, погибших во времена Великой Отечественной войны. Отряд Памяти искал останки героев в Мясном Бору, под Малой Вишерой и Горнешно.

Почему место для воинов определили в таком захолустье? Лешка не знал. Остановился у пробитой снарядом зеленой каски и большой каменной доски с именами, которые удалось определить. Рядом лежали огромные венки с золотыми надписями на траурных лентах: «Вечная память воинам, павшим в боях за Родину!»