Марина Бойкова-Гальяни - Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)

Существует устойчивый стереотип: Москва и Петербург друг друга недолюбливают, якобы исторически так сложилось соперничество двух столиц. Возможно, но не берусь вдаваться в анализ причин. Живя в Петербурге почти сорок пять лет, Москву всегда любил и люблю. Когда был помоложе, занимался бизнесом – прыгал в машину и летел в столицу: нравилась эта суета огромного мегаполиса, его деловая хватка, предприимчивость… И к друзьям тянуло. А в общении с ними никакого соперничества не ощущал. И вообще, ломать надо такие стереотипы, конкретными поступками, добрыми примерами сотрудничества и дружбы опровергать их!

Книга, что вы, дорогой читатель, держите сейчас в руках, думаю, таким «опровержением» и является. Подумать только, еще три месяца назад мы не знали друг друга! Но инициативные и энергичные москвичи разыскали меня «ВКонтакте» и предложили столь необычный проект. Согласился не раздумывая. А питерское писательское сообщество не раздумывая поддержало: двадцать два автора прислали свои произведения, и дело завертелось. Подробности «кухни» описывать не буду, это что-то вроде «черного ящика»: на входе – переписка с московским издательством «Проспект», на выходе – готовый сборник. Динамично, по-деловому, четко! Фантастика какая-то! Телепатия, телепортация! Творческое взаимодействие. Никаких очных встреч, поездок, все на расстоянии, через Интернет, по телефону. И все получилось!

Встречайте! Читайте! Мы все старались для вас, читатель! Издатель, составители, авторы – очень разные, молодые и зрелые, но все без исключения – талантливые и интересные!

И еще, напоследок. У всех у нас есть устойчивое ощущение, что этот наш проект – первый. Но далеко не последний!

Гумер Каримов

Алексей Ахматов

Анатомия лени

Марина Бойкова-Гальяни

Ключ

Игорь Болотов

Белый-Иван-чай

Елена Ворон

Свидетель обвинения

Ксения Зверлина

Его дети. Метаморфоз. Счастливые

Гумер Каримов

Ночь в «Клозери-де-Лила»

Людмила Лапина

Темное отражение

Александр Мартусевич

По ту сторону. Вечер 20 мая

Мариян Петров

Phyto sapiens

Леонид Смирнов

Грустная сказка со счастливым концом

Светлана Тулина

Колбаса

Юлия Чернова

Амазонка

Рассказ

Лень – моя тень. Я ленив, как тритон, греющийся под корягой майским вечером. Часами лежу в затоне своего старого продавленного дивана и смотрю в потолок. По потолку шастают тени облаков, елозит пыльной тряпкой солнце. И больше ничего не происходит. Через час закроют магазины… Правда, в холодильнике есть еще пяток яиц и сыр. Хрен с ним, с сахаром, чай можно попить и без углеводов. Лежу. Звонит телефон. Неужели мне придется с кем-то говорить, объяснять что-то? Еще, чего доброго, выяснится, что надо куда-то ехать. Смотрю в потолок, белый и тяжелый, как мокрое полотенце. Может, напиться? Нет, лень. Поесть – лень. Сделать шаг с дивана – все равно, что роман написать. Два шага – два романа. Остаюсь лежать. Солнце ушло. Сумерки «с тяжким грохотом подходят к изголовью». Мысли текут произвольно и неторопливо. Я ими не управляю, я их не думаю, просто они текут сквозь меня. Концы их сонно извиваются, как хвосты ужей. Пытаться ловить их и бесполезно, и лень. Это они думают сами по себе… Я человек конченый. Потому что не принимаю себя таким, какой есть. Я – лентяй, не согласный со своей ленью, но ею обездвиженный. Я не знаю, зачем жить, зачем читать и писать, зачем… нет, зачем есть и пить, я знаю. И еще знаю, зачем делаются кое-какие дела животного происхождения. Но это – помимо меня.

Зачем Микеланджело лез с кистями под купол Сикстинской капеллы, мне неясно. Я человек конченый, потому что не могу простить себя за это непонимание. Увы, моя капелла останется не только нерасписанной, но даже неоштукатуренной. Я чудовищно ленив, и за это буду в аду. Даже знаю, каков он будет. Его уже готовят для меня, не торопясь, подбирая орудия пыток.

Самое смешное, что это не я придумал. Это все – текущие мимо моей головы мысли.

Счастлив тот, кто живет в ладу со своей ленью. Словно с любимой женщиной, сладко спит он, прижимая ее к сердцу, на правах законного супруга. Он говорит о ней, посмеиваясь: «Лошадка с ленцой хозяина бережет, не надорвется и не введет его в убыток». Я же, ленясь, каждый день, словно грехопадение, совершаю прелюбодеяние. Сам бы побил камнями себя, да лень. Паралич воли. Опять звонок. «Слушай, друг, перезвони попозже. Часика через три. Нет, не могу, записать не на чем. Да у меня и ручки под рукой нет. Позвони попозже, убегаю. В сапогах уже». Кладу трубку и переворачиваюсь на другой бок. Все. Идти куда-либо уже поздно. Лежу.

Передо мной фактурные обои, желтые со складочками. Словно улицы и переулочки какого-то горного селения или южного городка. Можно скользить по ним взглядом, течь по переулкам, впадая в широкие проспекты или вдруг упираясь в тупики. Скольжу по ним взглядом, продираюсь через завалы, строительный мусор, прохожу перекресток, еще один. Кругом каменные дома, лепящиеся друг к другу, какие-то храмы всевозможных конфигураций, а стало быть, и конфессий. Большие, средние, совсем маленькие. Купола, маковки, башенки, шпили. И кругом народ соответствующий. Какие-то буддисты, христиане, мусульмане, дервиши, сектанты… Ходят толпами и поодиночке, в рясах, простынях, балахонах с капюшонами. Город религиозной терпимости. Иду по кривым улочкам, не зная, как отсюда выбраться. Одет я как-то очень уж вызывающе, выделяюсь из общей толпы. Поскорей бы покинуть этот Вавилон.

Толпа цыган, бредущая навстречу, словно река в полноводье, запрудила улицу. Суетятся и галдят – воронья стая… Приходится остановиться. Тяжело идти против течения. Кажется, они обсуждают меня на своем воровском наречии. Взгляды кидают на меня резкие, даже осуждающие. Кто-то из них постучал меня пальцем по макушке. Стук сухой, гневный. Резко оборачиваюсь, но кто из них тот наглец, не понимаю – их много, мельтешащих и извивающихся. Молча пробиваюсь к стенке и по стеночке уже выбираюсь из этого табора. Слава Богу. Хотя – какому? Будде? Ахурамазде? Христу? Какая разница?! Бог един. Во всех лицах. И все есть воплощение его воли. И пророки, и дьявол, и даже я. Что может случиться со мной, когда я есть порождение Бога? Ничто. Ни со мной, ни с кем-либо другим, потому что страдания наши и наслаждения, и даже сама смерть есть лишь воплощение Его воли… Кажется, это я уже не про себя думаю, а проповедую на площади этим цыганам. Те, однако, боюсь, не понимают меня, поскольку постепенно расходятся с унылыми лицами.