Валериан Пападаки - Такая вот жизнь, братец

…Ненадолго заснул, открываю глаза и ничего не понимаю: разве я не в метро и не еду на занятия? Нет, мы летим над морем, внизу всё голубое и редкие облачка. Скоро закричим: «Земля, земля!» Земля подкрадывается незаметно откуда-то сбоку. Какая-то светлая полоска в тени облаков: «это уже земля или ещё море»?

…Первые впечатления в аэропорту Хитроу. Смотрю, как взмывает в небо «Конкорд», – словно огромная белая птица. Иду по переходу, под ногами ковролин, и от этого не слышно шагов. Вокруг одни индусы. Молодой индус-таможенник с каменным лицом уткнулся в мой паспорт. На меня не смотрит, молча делает своё дело. Начинает задавать вопросы и по мере моих ответов, взгляд его теплеет, он – «оттаивает». Может, потому, что я называю его «Сэр».

Мартина узнаю почти сразу. Он стоит в толпе встречающих и, увидев меня, приветливо машет рукой. Да, Мартин заметно сдал даже по сравнению с его последними фото (десятилетней давности): он весь какой-то приземистый, кряжистый. Волосы из белокурых копн превратились в патлы стального цвета, лицо все ещё моложавое, но оно стало мясистым, с ярким румянцем щёк, но глаза – всё те же, огромные, с глянцевой голубизной. Мы обнялись, он что-то говорит мне, я не понимаю, но всё это не важно. Мне стало ясно, что я здесь welcome!…

…И вот, я у него дома. Сижу, пью красное вино, понемногу пьянею, и, кажется, будто и не было этих тридцати лет со всеми мерзостями моей жизни. Мартин рассказывает мне о себе, о своих успехах, я киваю в знак согласия, хотя и не всё понимаю, но так надо! Оказывается, тогда, 31 год назад, он приехал в Союз из Индии. Он тогда работал на Би-Би-Си, читал по радио английскую поэзию (BBC broadcaster), имел огромный успех. Вместо положенных трёх недель провёл в Индии три месяца. В последний (?) день выступал в культурном центре в Нью-Дели. После выступления к нему подошёл третий секретарь нашего посольства и предложил выступить в Москве, где он мог бы «пообщаться с представителями нашей, советской интеллигенции». Всё очень быстро организовалось, и 1 мая 1959 года он был уже в Шереметьево. В Минкультуры его приняли холодно, но всё-таки организовали концерт в Доме Дружбы. Успех был феноменальный, его закидали цветами, и после этого пригласили поработать на радио. Он согласился, пробыл в Москве пару месяцев, заезжал и в Питер, где мы и встретились. И вот, мы опять вместе, после всех этих лет. Я не перестаю удивляться, как это всё буднично, просто. Ещё каких-то пять часов назад я сидел у себя дома, совсем в другом государстве, мы с Тусей обсуждали какие-то мелочи (она надеется, что мне удастся здесь зацепиться ), а сейчас я здесь, и всё вокруг такое странное, необыкновенное. Здесь даже воздух другой!

Наконец мы, порядком захмелевшие, встаём из-за стола, и Мартин ведёт меня на экскурсию по дому. Я не могу себе представить, как это, в центре Лондона, можно жить в своём собственном, трёхэтажном доме. Дом, надо сказать, своим внешним видом не произвёл на меня особого впечатления. Снаружи он неказист: узкий – всего одно окно на этаже – и какой-то нескладный: стоит, словно торчащий из земли палец. Фасад – красного, закопчённого кирпича – во всём уступает близлежащим респектабельным, покрытым кремового цвета штукатуркой соседним зданиям. Правда, у него такое же, как и у его соседей, крылечко с лесенкой, ведущей к красивой, филёнчатой двери с медным молотком для стука в дверь и прорезью в её нижней части для почты. Рядом, справа, к нему примыкает приземистая пристройка, в которой находятся гаражи, а над ними – кабинет друга Мартина, Питера Натана , с которым я ещё не знаком.

3. Питер Натан (крайний слева), я и Мартин перед походом всобор Саутуарк

Мы возвращаемся в дом и продолжаем экскурсию. Дальше лестница ведёт на следующий этаж, где у него находится библиотека. Вся эта комната уставлена полками с книгами (как мне хочется порыться в них!). На следующем, последнем этаже – спальня Питера, а дальше – ход на чердак. При этом все жилые помещения расположены по одну сторону лестницы, а всяческие подсобки, ванные (на каждом этаже!), гардеробы – по другую.

Потом мы спускаемся вниз, в уже упомянутый подвал, и Мартин ведёт меня в мою комнату. Это – крохотная клетушка с окошком почти вровень с землёй, рядом с такой же крохотной ванной комнатой. Что ж: очень удобно. Комната вся завалена коробками с книгами и журналами, всё в беспорядке. Такое впечатление, будто из неё ещё не успели выехать. «Это – комната Бонки », поясняет Мартин, и я слышу грусть в его голосе, «но его больше нет с нами». Что значит «нет»? спрашиваю я сам себя, но у Мартина не уточняю. Мне бы сейчас лечь, отдохнуть, привести себя в порядок. Я благодарю Мартина, порываюсь его обнять. К моему удивлению, он тоже сжимает меня в объятьях, потом несколько отстраняет от себя, долго смотрит мне прямо в глаза и, вдруг, крепко чмокает в губы. Вот, тебе и на! Я мгновенно трезвею, но делаю вид, что мне это нравится…

…На следующий день мне находят дело, чему я очень рад, так как понимаю, что здесь надо быть полезным . Мартин со своей труппой участвует в т.н. «Пасхальном Параде» в Парке Баттерси. Это – грандиозное зрелище, наподобие бразильского карнавала. Здесь и тамбурмажоретки в коротких юбках и киверах, жонглирующие жезлами под духовую музыку, и оркестр барабанщиков, бьющих в стальные барабаны, и танцоры Тринидада и Тобаго , и труппа клоунов, дефилирующих мимо собравшихся по краям дорожек зевак в расшитых перламутровыми пуговицами пиджаках и брюках, и активисты разных «местных» сообществ, демонстрирующие свои таланты с кузовов открытых грузовиков, медленно движущихся по гаревым дорожкам. Мы тоже расположились на грузовике с открытым кузовом (float), украшенном по бокам панно со сценами из «Кентерберийских рассказов, изображая средневековых паломников времени Чосера.

4. Наша «платформа» в парке Бэттерси

Мне отвели роль Йомена: