Владимир Маталасов - Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов

– Оно и видно, – согласился Чубчик. – Ну а что дальше-то было? – сгорал он нетерпением.

– А было то, что Монблан Аристархович по неосмотрительности своей попал под колёса автомобиля. В больнице он провалялся где-то около двух месяцев, а потом его и след простыл, на целых четыре с лишним года… Ніч яка місячна, зоряна, ясная… Где был, чем занимался, для меня лично до сих пор большая загадка, а тем более после всего увиденного и услышанного за последние два дня.

Начинало припекать. Путникам пришлось сначала замедлить шаг, потом они остановились немного передохнуть.

– Русь ты моя трубно-печная, – широко раскинув руки, вдруг воскликнул на все лёгкие Иван Абрамыч, – лапотно-самоварная, с полатями да лежанками, с завалинками и полисадниками, с наличниками резными, с пирогами, тараканами и клопами злющими. Именно такая, забубённая, ты мне и дорога.

Монолог оказался кратким, но содержательным. От нахлынувших чувств, от любви ко всему его окружающему Бабэльмандебского распирало во все стороны, и даже в высоту. Далее шли молча, омываемые солнечным душем, обволакиваемые зноем, пристально вглядываясь в даль, в надежде увидеть признаки хоть каких-нибудь строений.

Так они и шли, пока за спиной не послышался скрип колёс телеги. Сзади тащился воз с свежескошенным сеном. На верхах восседал древний дед, удерживая в руках вожжи. Лошадь, запряжённая в телегу, плелась как-нибудь, без излишней инициативы и энтузиазма, изредка понукиваемая и похлёстываемая вожжами по бокам. Рядом с кобылой резвился жеребёнок.

– Добрый день, отец! – поздоровался Бабэльмандебский, когда телега поравнялась с путниками.

– Добрый день вам, коль вы добрые люди! – откликнулся седок, останавливая воз.

– Далече ли до Зелёнкино будет?

– Да километров, почитай, пять пути, не мене. А вы сами-то откеда и куда путь держать изволите? – полюбопытствовал дед. – Никак к кому в гости?

– В гости, отец, в гости! Из города мы. К Фёкле Авдотьевне Загогульке.

– А-а! Ну как же, как же. Известная на всю округу личность. И кем же она вам приходится?

– Да нам вот привет велено ей передать, от племянничка её…

– От Монблана Аристархыча что ли?

– От него самого, от Кочергина-Бомбзловского.

– В таком разе нам с вами по пути, – раздобрился извозчик. – Залазьте наверх. Устраивайтесь поудобней.

Предложение пришлось путникам по душе и, главное, кстати. С радостью исполнив волю нового знакомого, разместились на самой вершине стога сена, утонув в нём, словно в пуховой перине.

– А дух-то какой благостно-живительный источается копной! Боже ж ты мой! – умилялся Манюня.

– Меня Макар Макарычем Пескарём величают, или просто – дед Пескарь, – представился дед. – А вас как называть?

– Меня Иван Абрамычем, а его Манюней зовите, – отрекомендовался в свою очередь Бабэльмандебский.

– Эка у вас, городских, всё не как у людей. Даже имена – и те с вывертом да подкавыкой, – засмеялся дед. – А вот с Монбланом мы старинные приятели. Ещё с пелёнок его помню.

– Сколько же вам годков, дедушка? – удивился Манюня.

– На днях ровно девяносто стукнуло!

Манюня только присвистнул, а Иван Абрамыч почесал затылок.

– Ну тогда прими наши поздравления, отец! Живи долго и упорно!

– Благодарствую! – отозвался дед Пескарь, крякнул и дёрнул вожжи. – Но-о, милая, пошевеливайся!

– А велика ли деревня, отец? – поинтересовался Бабэльмандебский.

– Да как ведь тебе сказать, внучек. Велика деревенька наша будет, дворов на сто. Хоть и далече от цихвилизации-то, но имеется и свой клуб, и столовая. Библитеку имеем для приобщения к городской культуре, огромадный магазин. Я уж не говорю о детсадике, о школе-десятилетке, об медпункте. Всё у нас есть, как у людей полагается. Помолиться пожелаешь, душу облегчить, значит, пожалуйста – цельный храм выстроили.

– А как у вас здесь насчёт рыбалки? – поинтересовался Манюня.

– Ну так, как я понимаю, что раз вы на отдых прибыли, то без того, чтоб рыбалить, ну никак нельзя, вот. Рыбы тут, хоть пруд пруди. Карась, окунь, лещ, щука, сом. Раков – море. Хошь, на Шалунье рыбаль – это у нас речка так называется. Хошь – на озёрах. Их тут много по лескам да лужкам раскидано.

Вдали в лучах солнца засверкали церковные купола. Окрестность огласилась звоном колоколов.

– Загогулька ваша проживает на отшибе, на хуторе значит. Это от другого конца деревни километрах в полутора будет. Так что придётся вам, сынки-внучатки, пешочком, через всю деревню, в самый конец её шагать, да и там полчаса ходу. А я в этом конце проживаю. Явитесь, Фёкле – этой старой перечнице, передайте, мол, дед Пескарь кланяться велел.

Распрощались. По пути набрели на столовую. Решили подкрепиться. Зашли. Зал вмещал в себя около десятка столов. За одним из них, только что, расположились двое взрослых парней и один подросток. Как явствовало из их разговора, они являлись работниками птицефермы. Приезжие разместились неподалёку, через стол.

– Что будем заказывать? – спросила официантка – она же помощник шеф-повара, – подойдя к работникам.

– А шо есть? – полюбопытствовал один из взрослых.

– В меню всё указано! – ответила работница питания, равнодушно глядя в потолок.

– Не вижу её, меню-то! – озираясь по сторонам, развёл тот руками. – Давайте, братцы, меню искать.

– А правда, где же меня? – встревожился другой взрослый.

– Да вот же оне! – радостно воскликнул подросток, срываясь с места и подхватывая меню с дальнего стола.

– А-а! Ну это другой коленкор! – обрадовались работники.

К счастью у отдыхающих меню оказалось под руками. Выбор был невелик. На первое – щи «Колхозные». На второе – котлеты «Механизаторские» под гороховым гарниром «Симфония».

– «Пятая симфония Глазунова», – попытался сострить Манюня, прыснув от смеха в кулак. – Запьём всё это компотом… Как он тут? Ага! «Чистый родничок» называется. Другого не дано. В общем-то, не одобрямс, но кушать хотца.

– Васька! Шо толкаешься, медведь ты гималайский? – прозвучало замечание подростку. – Сиди себе смирно, не крутись.

– А гималайский медведь, это где он, Кось? – спросил Васька.

– В Гималаях.

– А что это такое?

– Горы такие.

– А где эти горы Гималаи?

– Ты разве не знаешь? – вытаращив глаза и перестав жевать, удивился Коська. – Ну ты даёшь! В Альпах, чудак! Чему только вас в школах учат!

– А Альпы где? – не унимался чересчур любопытный Васька.

– Гы! Спрашиваешь! Знамо где. В Эфиопии, а где ж им быть? Алиментарно! Учись, пока я жив.

Бабэльмандебский и Чубчик еле сдерживали смех. Они делали вид, что поглощены процессом приёма пищи.

А тем временем за соседним столом продолжался оживлённый разговор. Темы мелькали, словно калейдоскоп, одна за другой, проливая свет на разные жизненные проблемы и обстоятельства мелочного характера, но так необходимые для жизненного статуса существования.