Владимир Янсюкевич - Игра с тенью

Впрочем, бесконечное и парадоксальное сцепление случайностей, непрерывное квантовое кипение космоса, исключающее любую предсказуемость в долговременной перспективе, а, стало быть, и всё то, что рассматривалось ранее в рациональных рамках классической философии, кардинально скорректированной позже теорией относительности, уже давно навело некоторые пытливые умы на мысль о существовании особой структуры, особого – математически просчитываемого и переводимого на житейский язык явно в парадоксальной формулировке – вселенского беспорядочного порядка, так сказать, закономерности в отсутствии таковой; человек продолжает надеяться на свои интеллектуальные и провиденциальные возможности – если не выгорело с теорией всеобщего детерминизма, то почему бы и хаос не прибрать к рукам?.. И кто, как не человек, является генератором стихийных импульсов, вместилищем множества необъяснимых, неупорядоченных динамических систем, хаотичное взаимодействие которых часто приводит к непредсказуемым результатам? И многие ли из ныне живущих отдают себе отчёт в том, что малейшие, даже непроизвольные, движения его мышц, неосторожное проявление чувств, нервный посыл опрометчиво высказанных слов, а также наличие потаённых мыслей (не говоря уже о повсеместно и жёстко насаждаемых политических и экономических доктринах), благодаря открытому дотошным исследователем, 6 6 Американский математик и метеоролог, «отец» теории хаоса, Эдвард Лоренц (1917 -2008). так называемому, «эффекту бабочки», могут со временем произрасти до ураганной отметки и привести в итоге к катастрофическим последствиям? Так набирает силу морская волна, чтобы в итоге с невиданной яростью обрушиться на преграду и разбиться вдребезги о скалистый утёс. Да и предрекаемый в каждом столетии Конец Света, как глобальное событие, завершающее историю человечества, несмотря на прогнозы провидцев всех мастей, можно с уверенностью сказать, вопреки всем ожиданиям наступит тогда, когда он наступит. И гадать тут бессмысленно. И как не вспомнить знаменитую фразу одного из недавних правителей новой России: «Хотели, как лучше, а вышло как всегда». А она ведь, как ни крути, из этого ряда. Она в ироническом свете демонстрирует беспомощность человеческого волеизъявления. И юмора в ней гораздо меньше, чем нам представляется. И сквозь прозрачную комическую оболочку явственно просвечивает, если не цинизм, то беспросветное отчаяние. А суть в том: как бы мы ни думали, что бы мы ни предпринимали, искомое не всегда соответствует ожидаемым параметрам. А в отдельных случаях никогда не соответствует. И всё это происходит в результате накопления множества, пускай микроскопических, отклонений везде и всюду, которых мы не замечаем или не придаём им существенного значения (не говоря уже о вполне сознательных и весомых отклонениях от заданного курса, дозволяемых чисто эгоистическими интересами). А критическое количество изменений, как известно, меняет качество целого – некоторые физические законы всё же работают. И наша собственная жизнь, которой мы, вполне вменяемые люди, казалось бы управляем, отталкиваясь от начальных установок и не придавая значения возникающим ежедневно непредвиденным и досадным мелочам, постоянно преподносит нам сюрпризы, и по большей части неприятные. Но это не значит, что нужно сидеть сложа руки. Под лежачий камень…

Кузьма интересовался всевозможными современными теориями о происхождении жизни, о строении макро- и микромиров, о пульсирующей Вселенной, о месте человечества, этой ничтожной капельки в необозримом океане вечности, но углубляться в дебри науки ему было не по силам, и он не зацикливался на них; его коньком была интуиция (почти животная), он верил в предчувствия и потому постигал процесс с любопытством осваивающего мир ребёнка, которому хотелось всё потрогать собственными руками. И неожиданно возникшая, казалось бы, из ничего мыслительная цепная реакция, за которую он ухватился, как за соломинку, в поисках смысла, в то же время самим ходом рассуждений его отрицая, постепенно затухала, словно сваливаясь в бездонную яму. И он неизменно оказался перед выбором, как уже бывало не раз: стоять на месте в ожидании неизвестно чего или идти дальше неизвестно куда. Первое обрекало на интенсивное бездействие, что противоречило его деятельной натуре, и он предпочёл второе, в движении – жизнь…

Туман, в которой он попал, был до того густой, что, казалось, при ходьбе по его лицу расползается жидкая вата. Туманная сырость проникала в его организм через ноздри, глаза, уши, поры и заполняла его изнутри. Он почувствовал лёгкий озноб. Видимость резко упала, даже на расстоянии вытянутой руки он не видел своей кисти. Стало трудно дышать. И, как ни протирай глаза, идти пришлось почти на ощупь, напрягая не столько зрение, сколько слух. Он то и дело спотыкался о невидимые колдобины, проваливался в ямки, наступал на что-то мягкое и живое, обдирал ноги о колючки. Иногда по его лицу хлестали ветки проплывавших мимо деревьев, и кончилось тем, что он крепко стукнулся лбом о шершавый ствол какого-то могучего дерева…

В глазах сверкнула молния, запахло палёным. Наверху, в темноте предполагаемой кроны, что-то завозилось, засопело, посвистывая. Уж не Соловей-разбойник ли?.. Кузьма поднял голову вверх, хотя из-за тумана ничего невозможно было разглядеть. И тут до него дошло: услышанные им шумы были следствием неожиданного удара, и пронеслись они в его голове. Он сбился с дороги. И Кузьма сделал шаг в сторону в поисках утраченного пути. Воздух неожиданно резко потеплел, словно он перешагнул в другую климатическую зону. Но дышать стало легче. Над ним время от времени с тревожным криком пролетали какие-то неизвестные ему птицы, под ногами шныряли какие-то фантастические зверьки. К тому же сразу после впадения в туман, ему стали всё чаще являться слуховые галлюцинации: вдруг почудилось, что кто-то идёт за ним следом, ни на шаг не отставая. Будто кто-то поотстал, свалившись с него после удара о дерево, а теперь пробует наверстать упущенное расстояние. Он останавливался, и тут же стопорил шаг тот, кто незримо следовал за ним. И Кузьма отчётливо понял, что совершил стратегическую ошибку, отправившись в неведомое. Затеряться не вышло. От себя не убежишь. Находясь среди людей, это ему удавалось с бóльшим успехом. Затерялось в неопознанном пространстве только тело, а душа по-прежнему пребывала во власти того, от кого он хотел отделаться всеми вероятными и невероятными способами. А туман тем временем набирал силу, не то, чтобы густел, но становился темнее, плотнее для зрения – надвигалась полная слепота, на землю опускались сумерки. Сколько он прошёл и в какую сторону, и что его ждёт впереди – на все эти вопросы не было ответа. Из пяти чувств в состоянии адекватной готовности были только осязание и обоняние. Остальные пребывали в панике, поскольку выдаваемая ими информация казалась фантастической. Вкус исключался – он ни в какой мере не смог бы ему помочь в пространственной ориентации. Хотя во рту ощущалась непонятная сладость. Глаза не видели ничего, кроме туманной взвеси, а к слуху, как уже говорилось, стали примешиваться звуки, в достоверности которых в его голову закрадывалось сомнение. На задворках сознания расплывчато маячило ещё одно, шестое чувство, и оно посылало ему какие-то невнятные сигналы, но что они значили, он распознать был не в силах. Чего-то для этого ему не хватало. Он только чувствовал необычное дрожание всего организма, словно он на какое-то время стал вместилищем звучания множества миров. Осязание же обычно срабатывало при ближайшем контакте, а вот обоняние функционировало на расстоянии от источника излучения запаха и могло бы… И в один прекрасный момент обоняние дало Кузьме понять, что он находится неподалёку от того места, где содержатся домашние животные – его нос вдруг учуял жгучий запах свиных испражнений. Стало быть, набрёл на свинарник. Туман так же внезапно растаял, как до этого внезапно возник, и вдруг Кузьма понял, что он сейчас видит всё гораздо яснее, чем видел до того, как попал в туман. Словно его запотевшее зрение кто-то бережно протёр бархоткой и заодно подкорректировал фокус. Кузьма огляделся. Уже наступила ночь и пора было подсуетиться в поисках ночлега. Он стоял у скотного двора. Ноги онемели и не слушались, глаза слипались, и спина не держала. В свинарник зайти не решился – уж больно сильный шёл от него запах, аж дыхалка замирала. Тогда Кузьма попытался войти в стоявший неподалёку и сложенный из шлакоблоков длинный домик с двумя дверьми. Одна из них, видимо, вела в амбар – на земле были видны следы какой-то кормовой россыпи, то ли отрубей, то ли комбикормов, а другая – наверное, в убежище ночного сторожа, но и та, и другая оказались на замке. На ближнем столбе горел фонарь, в свете которого роилась ночная мошкара. И когда Кузьма подходил к домику, по стене промелькнула тень. Он обернулся – никого. Возможно, эта была его тень, но внутреннее напряжение не давало ему в это поверить. Тут же, в зарослях конского щавеля, крапивы и чернобыльника, росших у самой стены, прошуршало что-то и скрылось в дверной прорехе. Кузьма успел разглядеть длинный крысиный хвост. Тогда он отошёл подальше от фонаря и сразу приметил в отдалении слабый огонёк. Тут же в рассеянном свете фонаря обозначилась протоптанная среди высокой травы тропинка. И он пошёл по ней, ориентируясь на огонёк. И пока шёл, всю дорогу ощущал за собой присутствие кого-то. Несколько раз он резко оглядывался, но уличить преследователя так и не смог. Тропинка спускалась вниз. Похоже, овраг. И снова перед ним клоками повис туман. И с каждым шагом он делался плотнее и вдруг засветился странными блёстками. А вверху, прямо перед ним, обозначилось круглое расплывчатое пятно, как выход в конце тоннеля – «луна!», догадался Кузьма. И пока он глазел на это пятно, ступил во что-то мокрое, под ногами зачавкало, запахло болотом. Кузьма отпрянул назад. В это время ему в спину ткнулось что-то живое, и фыркнуло, и звякнуло чем-то металлическим. Он замер, сердце его моментально скатилось к пяткам, и он едва не закричал от невольного испуга. Но тут же мелькнуло в сознании: «лошадь!» Кузьма заставил себя обернуться, протянул руку и, действительно, нащупал взнузданную лошадиную морду. Лошадь приветливо тряхнула гривой, всхрапнула приглушённо. Кузьма, не отрывая руки от тёплой и влажной стати животного, сделал несколько шагов, нащупал седло, задел бедром за стремя. Лошадь оказалась осёдланной. А через минуту он уже сидел верхом, ухватившись за поводок. Лошадь пошла сама. Кузьма расслабился, не всё ли равно – куда. Он даже успел вздремнуть. Вскоре копыта гулко застучали по чему-то деревянному – наверное, мостки через ручей. Он это слышал в полусне, словно кто-то неумело застучал по барабану, пробуя звук. У схода с мостков лошадь неловко оступилась, резко скакнула передними ногами, едва не потеряв седока. Кузьма вовремя ухватился за гриву. Часто мотая головой, лошадь поднималась в горку. Туман постепенно рассеялся, и Кузьма ясно увидел ряд приземистых домов вдоль перелеска. Под луной, как на ладони, высветилась небольшая деревня. Лошадь, оказавшаяся белой, как снег, тряхнула головой и лёгкой трусцой припустила к ближайшему дому. Уткнулась в дверь, стукнула по крыльцу копытом, повернулась к седоку, мотнула мордой – слезай, мол, приехали.