Валерия Бельская - Как я училась быть любимой

– Что там? – услышала я вопрос.

– Идите сюда, только не волнуйтесь.

Осторожно на цыпочках несчастная приблизилась ко мне.

– Катастрофа! Я погибла! – захрипела Мотя.

Я не на шутку испугалась за неё, а потому громко и требовательно приказала:

– Ступайте, и принесите ещё коробку, веник, совок. Да, и позовите кого-нибудь на помощь, мне одной не справиться. И не волнуйтесь так. Это только кажется, что банок много разбилось, на самом деле две – три не больше.

Поверила она мне или нет, но всё же отправилась за подмогой. Я тоскливо обозревала окрестности. Чтобы убрать всё это вонючее безобразие, уйдёт целый день. Портить воскресение не хотелось, но, видно, другого выхода нет, – Матрёну может хватить паралич. Потом, после уборки, нужно ещё вести душеспасительные беседы с потерпевшей. Прошло минут двадцать, а старуха не возвращалась. Может, ей по дороге сплохело? Фонарик, горел слабо, я торопилась, постоянно спотыкалась, подворачивая ноги, проваливалась в ямки, матерясь, к тому же зацепившись за железную арматуру, порвала халат.

Расстроившись до невозможности, проклиная всё на свете, наконец-то в дневном проёме я увидела свет. Поспешила, и опять обо что-то запнулась. Зарычала от досады и отчаяния. Но то, что я увидела в следующую минуту, заставило умерить раздражение. Преградой было Матрёнино тело. Маленькая, скрюченная вся, она смотрела на меня осуждающе: «Чего же ты так неосторожно-то?». Я даже не подошла к ней, потому что в этом не было надобности. Предо мной лежал мёртвый человек. Возможно, сердце не вынесло потрясения, и старуха скончалась от горя.

Соседи, взбудораженные происшествием, вызвали полицию и нашего участкового Константина Ивановича. Полиционеры, прибыв на место, быстро разобрались в ситуации, и не найдя на теле погибшей следов насильственной смерти гогоча, укатили. Константин Иванович, осмотрев труп, принялся дотошно исследовать подвал. Я, как привязанная, ходила за ним, и почему-то чувствовала себя виноватой. Всем ведь понятно, что Мотя скончалась самостоятельно, без чьей-либо помощи, но у меня было ощущение, что я не уберегла старуху.

Не по чину въедливый участковый, вообразив себя великим сыщиком, что-то поднимал с пола, осматривал, криво ухмылялся типа ему всё понятно, складывал в пакетик, кхекал, мекал, грубым басом прочищал запойную глотку, и ни слова не говорил.

Когда-то он служил в прокуратуре следователем по особо важным делам. Был пламенным беззаветным борцом с преступностью, взяток не брал, перед начальством не лебезил, не упускал возможности сказать дураку о его ущербности, а потому всем надоел хуже горькой редьки. А поскольку это упёртое непрошибаемое существо любило крепко и часто выпить, на этом его и подловили, и сослали на наш участок выслушивать по телефону донесения старух. Пламенности в Константине поубавилось, а вот пить он не бросил. Но работу свою всё же любил, и выполнял её добросовестно. Его недолюбливали и жалели.

– Твоя? – снизошёл до вопроса участковый, тыкая мне в нос галошей.

– Нет, Матрёна Николаевна в таких ходит, то есть ходила.

– Почему здесь? Труп там, галоша здесь.

– Не знаю, потеряла, наверное. Торопилась, вот и не стала искать.

– Ага, значит, босиком отправилась?

– Почему босиком? Она носки шерстяные надевала. Так и ходила зимой и летом.

– Замарашка была?

– Чего вы ерунду говорите! Сами ведь знаете, что нет.

– Выходит, позволить себе ходить в чистых носках по земле не могла.

– Нет, – зло ответила я.

И на всякий случай отошла подальше, а вдруг не выдержу и долбану этого долдона. А это граждане срок. Никто разбирать не станет пьющий или непьющий страж порядка. Покушение на власть нате вам с фигушкой!

– Прекрасно! Так, а это что?

Он поднял связку ключей и мужской носовой платок. Обнюхав платок, сложил его в полиэтиленовый пакет, на дне которого были крошки от печенья.

– Ключи её?

– Да по-моему…

– Платок?

– Не знаю, не видела.

– А чего ты вообще знаешь? Мармазетка малолетняя.

Я обиделась и, сунув невеже фонарь, рванула наверх. Только после того, как весь подвал был обшарен вдоль и поперёк Шерлок провинциального разлива вышел, наконец, на свет божий. Как ни в чём не бывало, Костик поинтересовался:

– Не знаешь, Матрёна одеколоном пользовалась?

Я молчала. И была неприступна. И демонстрировала полное презрение. Тогда, приблизившись к самому уху, Коська елейным голоском прошелестел:

– Ох, чувствую, девка, твоих рук дело, замочила старушонку между делом. Ты на музыкальных инструментах каких-нибудь играешь?

– Нет, – опешила я.

– Жаль, на зоне пригодилось бы…

– Ты дебил или как? Полиция-то не нашла криминала…

– Пацаны работать не хотят. Её волокли по земле, потому и галоша слетела. Так что запираться бессмысленно. Колись!

– Не я это, не я! Вы что мне не верите? Для чего мне убивать-то? Я ведь и не умею…

– Этому в университетах не обучают.

– У меня средне – специальное образование.

– Оно и видно.

– Но послушайте!..

Участковый уже не слушал. Важный перец, насвистывая блатную мелодию, гордо удалился. Я старалась докричаться до него, а он даже не обернулся. Соседи, наблюдавшие за сценой, притихли, и кто с опаской, кто с осуждением смотрели на меня. Я повернулась к ним и, разведя руки в стороны, попробовала улыбнуться, вышло кисло.

– Вот ведь дурачок чего удумал. Решил, будто это я… Она сама… А он говорит что это я… А она сама… Старенькая ведь… Зачем мне-то?

Мне никто не поверил. Только Нюська, резко дёрнув за руку, потащила в комнату. Заставила выпить полстакана водки, и прихватив с собой недопитую бутылку, деликатно испарилась.

Истерика как будто прошла и я на трезвую голову стала думать над сложившейся ситуацией. С одной стороны, говорят, но это только говорят, сама то я не знаю, что Константин справедливый, а с другой, застоявшийся без работы алкоголик. Так что перспектива оказаться в колонии всё же есть, причём весьма реальная. Мне стало жаль себя, запутанная я вся какая-то, несуразная, бестолковая, одинокая и… и… ну ещё, в общем, дура совсем безмозглая, невезучая. Пьяные слёзы катились по пылающим щекам, и преданная Сашенька, нежной ручкой гладила меня по голове, приговаривала:

– Не плачь тётя Света. Ты хорошая, и ты вовсе не дура, правда. У меня есть кукла очень красивая, хочешь, подарю?

– Нет спасибо, кукла мне не поможет.

– А что тебе поможет? – поинтересовался ребёнок.

– Не знаю.

– Вот! Сначала нужно узнать вдруг это у тебя уже есть. Тогда и реветь не надо будет.

Вечером, вспомнив о ребёнке, явилась-таки Лёля. Подруга, отказавшись от чая, томно курила сигарету, в ожидании пока Сашенька соберёт свои вещи. Весь её вид, говорил о том, что она с пользой, и большим удовольствием провела выходные. А мне было тягостно, и была потребность в сочувствии и понимании.