Тимур Постоев - Русалочка

За день до этого, 20 июля, все баварские газеты писали о невероятном скандале в актерской труппе Байройтского театра. Платье, сшитое на заказ в Париже, не подошло Амалие Матерна, оперной диве, исполняющей партию дикой красавицы Кундри. То самое платье, в котором заклятая грешным чародеем Кундри в окружении цветочных дев пытается соблазнить Парсифаля.

Не стоит даже говорить о том, какие цены заломили байройтские швейные мастерские за шесть дней до премьеры: вряд ли столько стоит парадный костюм кайзера! А какие расценки тут же установили ткачи на все виды материалов: точно на прилавках покоилось червонное золото, а не рулоны сатина и бархата! И, представьте себе, как обрадовался управляющий театра, когда некая портниха из Кройссена согласилась сшить необходимое платье за три дня из своих материалов да при этом за разумную плату.

Естественно, Фриде пришлось отменить все предыдущие заказы. Безусловно, свое дело портниха знала отменно: может быть потому, что в жизни толком не знала ничего другого. Однако всем клиентам и клиенткам, уже заказавшим платье, и всем, только желающим это сделать, она вынуждена была отказать: времени на все заказы у нее не было. Вот почему ранним утром 21 июля Фрида посетила ту самую блинную в Хабергассе: хозяйка заведения заказала ушить ее платье, и портнихе предстоял непростой разговор с клиенткой.

Как только вопрос с платьем был решен (хозяйка блинной, к счастью, снисходительно согласилась подождать еще неделю), и Фрида уже собиралась уходить, в блинную вошел красавец-брюнет. Эрик Стормгард, все такой же ослепительный и одинокий. Сняв плащ и шляпу, консул уселся за один из столиков в самом дальнем конце блинной и схватился за меню, забегав взглядом по строчкам. Ухоженный, элегантный, даже безупречный: кто знает, разглядела ли Фрида его белоснежный костюм отменного качества, почувствовала ли его восхитительный парфюм, заметила ли свору поклонниц, вбежавших в блинную вслед за ним. Не ослепла ли простушка из Хабергассе, увидев перед собой воплощение лоска, роскоши, блеска?

Вы, должно быть, думаете, она подсела к нему и завела обыденную беседу: погода, политика, деньги… Нет, вряд ли она смогла бы, даже если очень захотела. Она просто стояла. Стояла посреди блинной, словно окаменевшая, любуясь им: ни как жадина любуется пфеннигом, а как глухой любуется патефоном. Она глядела на него, как на нечто неизведанное, недоступное, запретное.

Он не мог не заметить ее: крайне сложно не почувствовать на себе такой взгляд. Он поднял на нее глаза, и не прошло и секунды, он начал любоваться ей: совершенно открыто, без всякого стеснения. Фрида тут же смутилась и, потупив взор, развернулась, направляясь к входной двери.

Тут он окрикнул ее. Негромко, вкрадчиво:

– Барышня!

Сколько барышень было в это забегаловке – не перечесть. Кто знает, почему датский консул Эрик Стормгард обратил внимание на самую обыкновенную скромницу из Хабергассе. И кто же знает, как совершенно потерянная, ошарашенная Фрида внезапно поняла, что этот медовый голос зовет ее.

Медленно, осторожно она обернулась, и глаза ее, испуганные, сощуренные от стыда, встретились с его бездонными голубыми глазами. Он предложил ей сесть, так непринужденно, одним лишь жестом, вместив в этот жест столько ненужных слов. Вряд ли Фрида отдавала себе отчет в том, что она делает: она подошла к его столу, завороженная, загипнотизированная его глазами, его голосом, его манерами.

Она села: так громко и так неуклюже, что солонка на его столе опрокинулась, и белые крупицы соли разлетелись по дубовой столешнице. Он лишь улыбнулся и все так же легко и непринужденно смахнул соль со стола.

– Доброе утро. – Его голос был восхитителен: добрый, нежный, теплый. Звон крошечных колокольчиков, ласкающих слух. – Меня зовут Эрик.

– Эрик Стормгард, – заворожено кивнула она.

– Точно. – Он улыбнулся лучезарной улыбкой. – Совсем забыл, в этом городе меня уже знает каждый. Как Ваше имя, барышня?

– Фрида.

– Фрида, – повторил он, продолжая разглядывать ее.

– Вы приехали на премьеру…

– Да. С нетерпением жду «Парсифаля».

Повисла пауза, Фрида вдруг испугалась, что разговор закончится прямо сейчас, когда она еще не успела насладиться этим красавцем-брюнетом.

– Вы интересуетесь оперой? – спросила она первое, что пришло ей в голову.

– И да, и нет, – пожал он плечами. – Люблю оперу, но не Вагнера.

– Зачем же тогда приехали на «Парсифаля»?

– О! – Он усмехнулся: усмешка получилась едва уловимой, но чертовски приятной. – Это все дипломатия: я вынужден посещать подобные действа, будучи почетным консулом Германской империи в Дании.

– Консулом… – зачарованно повторила она.

– Да, и уже восемь лет.

– Чем занимается консул? – Ей это было совершенно безразлично: просто она хотела любоваться его великолепием как можно дольше.

Он вновь усмехнулся, но на этот раз в его улыбке читалась некоторая горечь:

– По правде говоря, я до конца и не знаю. Все это, наверняка, призвано упрочить связи между союзными государствами, но лишь одному Господу известно, как это сделать, после того, как немцы отняли у нас Гольштейн.

– Чем же занимаетесь Вы?

– Преподаю немецкий в университете Копенгагена. Я ведь из Копенгагена, – отметил консул, хотя Фрида знала это и без него. – А вы, должно быть, живете здесь, в Кройссене, – предположил Эрик.

– Да, почти всю жизнь – Чувствуя на себе его заинтересованный взгляд и видя его лучезарную улыбку, она еще более смутилась: голос ее дрожал, она путалась в словах, с трудом находя необходимые фразы. – Расскажите мне, пожалуйста, про Копенгаген.

– Неплохой город, – ответил он. – Не такой большой, как Берлин или Мадрид, но по-своему привлекательный. Его сердце, его душа – это море. Если когда-нибудь попадете в Копенгаген, спешите увидеть море. Вы прочтете в любом медицинском справочнике, его соль лечит дыхательные пути, но истинные знатоки ценят его потаенную силу: его волны своим спокойствием лечат душу. А Вы? Неужели вам никогда не хотелось жить в большом городе?

– Да, наверное…

– Где, например? – Его сознание уже рисовало ему берлинские дворцы, бульвары Парижа и лондонские дожди, как вдруг она ответила, все так же скромно улыбаясь:

– Ну, скажем, в Байройте. – Она запнулась, заметив, как он выпучился на нее, точно неожиданно в разговоре она перешла на каталонский. – Мне нравится Байройт, – прошелестела она едва слышно, точно извинялась за свою вопиющую недалекость.

– Байройт? – переспросил Эрик, улыбаясь. – Это ли предел ваших мечтаний? Но ведь есть города и побольше. Да пускай хоть Мюнхен!

– Можно… – пролепетала она. – Можно и Мюнхен. Там работает мой отец. Он писал, что там хорошо.