Надежда Дягилева - Дневник на двоих

Я был потрясен. Ай да Сашка, ай да умница-красавица! Ай да пай девочка! Почему-то мне вспомнилось, какую недотрогу она строила, когда мы только начали с ней встречаться. Месяца три ведь не давала мне. Я, как дурак, исполнил все номера конфетно-букетной программы! А девочка моя вона какая! Я ревную, как последний идиот, ревную к прошлому, хотя понимаю всю глупость этой нелепой ревности.

Впрочем, это все же лучше, чем измена. Еще два часа назад я был уверен, что скоро понесу документы на развод. Сейчас же ситуация изменилась к лучшему – или к худшему? Пока не пойму. Знаю одно – вряд ли я когда-нибудь смогу посмотреть на эту женщину прежними глазами. Глазами, полными восхищения.

Сашка вбила себе в голову, что теперь, когда ее страшная тайна раскрыта и я все знаю, она должна найти свою дочь. А я должен ей помочь. Мне не нужна ее дочь. Я не хочу ей помогать. Но сказать это Сашке я не могу. Пусть она дура, пусть она уже не кажется мне идеальной, но она не просто моя жена. Мой сын живет внутри ее тела. Если она разволнуется-разобидится, что будет с моим сыном? Вдруг что-нибудь плохое? Я не хочу его потерять – у нас с ним столько интересного впереди! Поэтому сегодня мы с Сашкой едем в тот роддом, где она когда-то родила своего первого ребенка. Все это дико для меня. До сих пор не могу поверить, что это правда.

Я никогда не задумывался, ревнив ли я. У меня просто не было причин об этом думать. Сашка не давала мне поводов усомниться в ней. И вот теперь, после этой дикой истории с ее бывшим любовничком, я понимаю – я не просто ревнив. Я понимаю, что легко могу убить того, кто тронет мое. Сашка – моя. Когда я думаю, что этот Сергей был ее первым, что он не просто входил в нее, что он оставил в ней свое семя, и она носила это семя, и вырастила из него ребенка… Я хочу убить и ее, и его, и этого чужого ребенка. Теперь вы понимаете, насколько мне приятно ехать с Сашкой в роддом, где она рожала от другого. А мы туда едем. Нас, конечно, пошлют, по-другому и быть не может. Надеюсь, Сашка после этого успокоится.

И вот еще о чем я подумал – кто она, моя Сашка? Что за зверь такой диковинный, что за существо? Я ведь думал, что знаю ее всю, не только тело, но и душу. Я слушал ее рассказы о доме, о детстве, о маминых пирогах, о предательствах подруг и слезах из-за двоек на контрольной по математике, о том, как она завидовала своим более счастливым подругам из полных семей. Я слушал эти рассказы в пол-уха. Они не сильно меня интересовали, если честно, эти крошечные обиды и радости из прошлой Сашкиной жизни. Но, благодаря им, я считал, что знаю всю подноготную Сашкиной жизни. Жизни чистой, простой и обыкновенной. Я ведь был рад этой простоте. Я никогда не мечтал быть великим. И не хотел ничего необыкновенного. Простое, обыденное, мещанское счастье – вот мечта моего детства, которую я, как мне казалась, воплотил в свою жизнь, став взрослым и женившись на Сашке.

И вот теперь я понимаю – жизнь обманула меня, я женат на лгунье, о которой не знаю ровным счетом ничего. Кроме того, что она – мать моего ребенка, а значит, я должен быть ее мужем, хотя я даже не знаю ее. Я смотрю на Сашку, и у меня едет крыша – она ведь не изменилась нисколько за эти дни, перевернувшие мою жизнь. Все та же нежная кожа, все та же жилочка тоненькая синяя на руке, все та же улыбка. Все знакомое-знакомое, родное-родное, а она сама – чужая. Как такое может быть? Я схожу с ума, у меня просто раздвоение личности начинается.

А Сашка даже не понимает, что она со мной сделала.

Кир меня просто потрясает. Я думала, он станет меня презирать, будет кричать на меня. Он не сказал мне ни одного плохого слова! Он согласился ехать со мной в роддом, искать мою брошенную малышку! Почему я не попросила его о помощи раньше? Почему я скрывала от него эту историю? Я все больше люблю и уважаю его.

Нас приняли в роддоме с такой же приветливостью и радушием, с какой черти в чистилище, наверно, принимают новеньких грешников. Я подозревал, что мамаша, бросившая ребенка, не вызовет во врачах и медсестрах особой симпатии, но что это настолько не будут скрывать… Пару раз мне приходилось просто силой уводить Сашку из кабинетов, в которых ее оскорбляли. Сашка, по-моему, ищет не ребенка. Она ищет наказания. Ей нужно, чтобы ее унижали, втаптывали в грязь. В принципе, на мой взгляд, она действительно это заслужила. Я рядом с ней только по одной причине – она носит в себе того, кого я не могу пока еще взять на руки и защитить от обезумевшей мамаши. Чтобы защитить его, я защищаю ее, мою Кукушечку.

Кирилл зовет меня Кукушечкой. Каждый раз, когда он это произносит, мне становится больно. Каждый раз мне хочется обидеться, но я напоминаю себе, что не имею на это права – я и есть кукушка. Даже хуже – кукушка подбрасывает яйцо в чужое гнездо, она знает, что ее птенец вырастет в хороших условиях. Я скорее заслуживаю сравнения с убийцей – я просто бросила дочь на произвол судьбы.

Я хожу по роддому, и во мне оживают воспоминания. Тогда тоже было лето – я родила дочку вскоре после своего пятнадцатилетия, 8 августа 1992 года. Я помню себя, испуганного ребенка, помню мамины слова – с ребенком домой не пущу, так и знай! Помню боль, от которой я просто сходила с ума, помню, как я плакала и просила хоть кого-нибудь мне помочь и никто не обращал на меня внимание, помню, как врач спросила меня – Будете писать отказ? – и я сказала – Да. Помню, как в шестиместной палате, где я лежала после родов, никто не разговаривал со мной. Все мамаши болтали, смеялись, показывали друг другу своих малышей. Я была изгоем. Они все знали про меня. Они знали, почему мне не приносят кормить ребенка. Это были самые страшные дни моей жизни.

В какой-то момент я не выдержал и бросил Сашку одну на растерзание этим мегерам. Нестерпимо хотелось курить, и я ушел. Выкурил три сигареты подряд. На улице меня чуть-чуть отпустило. Пели птицы, солнце жарило вовсю, пахло чебуреками из ближайшей шашлычной. Я вдохнул полной грудью то, что в Москве заменяет воздух, и решил, что пора браться за дело мне. Иначе мы не уедем из этого дурдома до вечера.

Я не хочу никого критиковать, но Сашка сразу сделала ошибку, решив начать поиски дочери с переговоров с руководством роддома. С руководством нужно разговаривать, если ты весь в белом, желательно при этом ты тоже какое-нибудь руководство. А если ты весь в дерьме, если ты какая-нибудь дрянь, например, мать, бросившая ребенка – ищи такое же жалкое, презираемое всеми существо. Не рассчитывай, что тебе будут помогать нормальные люди. Алкаши и прочая деклассированная отрыжка человечества – вот те, на кого ты можешь попробовать опереться.