Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Описанные события в романе носят вымышленный характер. Образы, созданные автором, являются собирательными. Любые совпадения имен, фамилий, должностей, учреждений, обстоятельств и сроков являются случайными.

Когда открываешь незнакомую и хорошую книгу, то непосредственное впечатление иногда побуждает понять средства, которые использовал автор, ту особую литературную кухню, создающую эмоцию, мысль, послевкусие, наконец. И чаще всего такое исследование ведёт к традиционному классическому жанру, который каждый писатель использует своеобразно и всегда индивидуально. Эта основа — освящённый временем стержень стиля и приёмов, создающий поле и краску сюжета.

Тема странствий известна в мировой литературе с древности. Уже в античности существовали описания путешествий по морю — периплы. Греки знали в этом толк, их Таласа — совершенно сакральное понятие. Огромность и величие стихии вносит в такие произведения уникальное настроение. Вот и здесь читатель в него включён, становится в буквальном смысле субъектом произведения, в котором повествуется о путешествии в чужие, неизвестные или малознакомые края. Подлинность переживаний поддержана реальными впечатлениями автора. Масштабы действия сегодня растут, и сюжет повести охватывает треть земного шара.

Конечно, эффект присутствия относится только к талантливым книгам. При этом странствия, бывшие в действительности и вымышленные, могут сочетаться в причудливых комбинациях, и автор повести — «морского дневника сухопутного человека» — использует этот приём совершенно осознанно, делает его канвой повествования.

Александр Рыбин — человек очень разносторонних дарований и интересов, это ярко отразилось в его новой книге. Законы привлечения читателя выразились здесь и в том, что её фабула использует авантюрный сюжет как средство столкновения жизненных идей, психологий и остропроблемных ситуаций. Отсюда смещение и смешение пространственных, временных и психологических планов произведения, сочетание конкретной предметности с художественным гротеском ситуаций, стилистическая разноплановость многих её фрагментов. Роман вмещает в очень динамичной форме богатое и заманчивое содержание. Это отчасти географический экскурс, отчасти россыпь морских баек, отчасти фрагменты истории, отчасти отсылка к политике, или социальный срез, или лирика. Такое сочетание расширяет границы жанра, создаёт широкий спектр свойств и особенностей текста. Каждому читателю Рыбин даёт всё, что тот захочет найти. И всё это — день сегодняшний, то, что рядом на втором и третьем планах обычного человеческого внимания, но тесно увязано с жизнью всей планеты.

Динамизм. Это свойство живого выражено уже в названии книги. И первый пласт смысла — это, конечно, глубокая вера автора в то, что всё поправимо и для судьбы каждого, и для общечеловеческой. Лирическая струя, проходящая сквозь оба слоя сюжета, этому очень способствует. Кстати, параллельные реальности, ближайшая к автору и альтернативная, сплетены им мастерски. Интересно, что при естественном пересечении, перекличке многих событий, такой приём не оставляет впечатления избыточности. Может быть, А. Рыбин решает этим очень естественную для мужчины потребность — создание частичной альтернативы, проживание себя другого в соседнем пространстве. Не потому ли так захватывали — и теперь это для многих из нас не утрачено — Майн Рид и Жюль Берн.

В этом произведении дневниковые заметки трансформируются на глазах у читателя в некоторый идейно — художественный сплав. Именно живое личное впечатление создаёт эффект подлинности, ощущение причастности и присутствия. Не надо бояться значительных определений, если они точны. Это судно — частица Родины, и молодость плавсостава здесь тоже знаковая. Здоровье сюжета, определившее трансформацию судьбы лирического героя — тоже характерная черта авторского стиля Александра Рыбина — оптимизма несмотря и вопреки. Замечу, что тут нет следования шаблонам соцреализма.

Автор помещает основную часть действия в среду, ограниченную парусником, хотя и первая часть повести для главного героя психологически замкнута. Это делает построение фабулы в чём-то родственным произведениям Агаты Кристи, книга написана по законам ещё и детективного жанра. Но если произведения английской писательницы на мой вкус суховаты, с упором на схему и логику, то здесь произведение живёт полно кровно и полноценно. Подкупает конкретность портретов и характеров. Некоторые к тому же двойственны в силу замысла — и в этом есть своя философия. Каждой главе предпослан эпиграф из произведений писателей, родственных по духу, эта классическая традиция тоже делает повествование дружественным читателю. Последнюю главу предваряют слова Генриха Гейне: «Бог простит мне глупости…», один из интегралов этики А. Рыбина.

Роман «Паруса "Надежды"» надо судить по законам художественного жанра, многоплановым и разнообразным, и он выдерживает испытание. Отличный язык, все герои в ней не случайны, каждый имеет свою драматургическую ценность. И подвернувшийся автору вьетнамский рыбак, лицо бессловесное, выполняющее, по сути, служебную функцию и нарисованное короткими резкими ударами, вдруг становится трагедийной фигурой первого плана, метафорой неблагополучия нашего мира.

Но главное в книге — опять же оптимизм, не сводимый к хеппи-энду, живой и искренний, основанный на прочном фундаменте убеждений. Александр Рыбин ничего не утаивает в итоге, и поэтому к этой книге хочется вернуться опять, как к хорошему знакомому. Полноценное, радующее чтение. Рекомендую.

7 января 20… года

Копался рассеянно вчера в своем письменном столе, пытаясь, навести хоть какой-то порядок, и, что называется, нарыл в самом нижнем ящичке то, без чего когда-то я не мог прожить и дня. Это мой дневник. Подержал в руках, полистал. Страниц двести, а может, и больше, исписанных аккуратненьким, ровненьким (почти всегда), каллиграфическим почерком. Засунул было свой юношеский дневничок, эдакий жилетик отрочества, сундучок умных слов и предложений начинающего ловеласа и повесы, опять подальше. Но тут же подумалось: «А и вправду, надоело выкладывать дребедень в твиттере и инстаграме, когда есть он — мой тайный исповедник. Тем более я же не карябал там, в электронных сетях, о чем-то личном, иначе бы это попахивало литературным эксгибиционизмом, а так, походя, в спешке, на бегу, о том, что лежит на поверхности, — бросал народу: нате, пользуйтесь. А сюда, на бумагу, в дневник, — пожалуйста, заноси, какой ты есть на самом деле; это же только для себя любимого.