Юрий Тупикин - Селение Горыни

И вот, когда народу набралось десять дюжин родов (Горыня любил числа десять и двенадцать), он объявил во всеуслышание:

– Теперь, значит, скоро. Как увидим гору, а в горе храм, – это и будет наше место.

– Как же увидим в горе Божий храм – не видать через камень? – вопили сподвижники.

– Увидите! Был знак мне от Бога Рода, и я уже видел. Теперенько вы увидите. – И снова пошли. Шли, шли, шли… Вышли ещё к одной большой дороге, полгода плыли по ней, полгода потом – шли по ней. Имя дороги было – река РА. А потом свернули на солнце и ещё долго шли на левую руку. И вот в один гожий день стали подниматься на гору. Много гор прошли, ничем не вестило чудо. Было, стал народ беспокоиться. Места дюже хорошие, а мы всё мимо. Стало быть, лезут они со своими повозками по проходу – Горыня своё дело делает: махнёт рукой и скала отвалится, махнёт другой, и камни успокоятся. А день-то, сказано, был тот, го́жий. Поднялись, значит, они наверх и видят: две реки образуются из одной – это спереди, и обе реки сливаются в одну – это сзади. Вроде гора на острове. И ещё не столь увидали. Как заиграло вдруг солнце. Как заиграло! И со всех сторон радуги появились. И, наконец, увидали они то, что видал сам Горыня. Самая высшая часть горы негаданно вдруг разверзилась, и внутри неё предстала вожделенная пирамида. Почище, чем из Египта, вся сверкающая зеркалами, обрамлёнными золотом и серебром. Воссияла она на солнышке, и радуги обошли пирамиду своим хороводом. И все стояли столбами и диву дивились. И не верили. Думали, мнится с устатка. Но долго играло солнце, и долго хороводились радуги, и долго сиял храм-пирамида на солнышке. Всякий убедился, не мнится.

– Чудо египетское! – сказал некто, кто шёл из дальних краёв. А потом пали ниц вслед за Горыней и каждый восчудился:

– Боже Роде! Боже Роде! Храм Бога Рода!

– Встаньте! – услышали они голос Горыни. – И все встали с ко-леней.

– Зырили? – речил Горыня.

– Зырили! – хором гласили сподвижники.

– А теперь? – спрашивал Горыня.

– А теперь не зырим. Ничего нет. Незримая пирамида. Мерещилось, – отвечал народ.

– А сейчас? – разводил руки Горыня. И вновь увидали сверкающую пирамиду.

– Зырим! Зырим! – вопил народ.

– А сейчас? – пытал вновь Горыня.

– Ничего не зырим. – вновь обманулись.

– Больше пока не узырите. Этот храм-пирамиду надо ещё построить. На этом месте, где зырили. Мы пришли!

Радостно ликовал народ: наконец-то! И стал Горыня показывать каждому роду место, где строить дом, то есть терем каменный – терем завидный, а где пахать и сеять. И своё место показал. И место Дубини рядом.

А го́ры-то, го́ры-то – обросли лесом сосновым, берёзовым и иным. И корчун Дубиня снова показал свою всемогущую силу. Весь лес под пашню подёргал каждому роду, и Горыне, и себе. И тогда вспомнили его родное имя и с гордостью величали:

– Любан Дубинич, мы тебя любим! – И тогда же вспомнили и родовое имя Горыни и тоже гордились:

– Милан Горыня, мы тебя любим!

И стал народ, сто двенадцать дошедших родов, очень большое племя, обживать это место. А Горыня творил чудеса. Словно масло ножом резал он куски вершины и обнажал Божий храм-пирамиду. Платы горы шли на дорогу. Гора уменьшалась и уменьшалась. И, наконец, стала ровным местом, большой площадью. А посреди площади – сверкающая, зеркальная, златом отделанная и серебром украшенная пирамида, может, на тыщу саженей в высоту, ибо как выззришься наверх, так красота необъятная и от радости шапка падает наземь; а ширину и глубину пирамиды никто и не замерял саженями, и так видно, что много. А возле пирамиды, сказано, площадь огромная, с коврами цветов и отдельных берёз и сосен, да с чашей-запрудой, словно сказочным озером. Пирамиду-то окружали статуи русских богов всем пантеоном: Сварог, Перун, Даждьбог, Световит, Белбог, Чернобог, Велес, Лада, Макошь, Стрибог, Хорс, Ярила. И другие знатные боги, все возле Творца – Бога Рода на площади возродились в камне и в золоте. Народ сразу высказал:

– Это Площадь Богов!

– Это Храм Бога Рода на Площади всех Богов!

– Это Храм Богов! – Так затем и считалось, и Площадью Богов, и Храмом Бога Рода, и Храмом Богов.

А от Площади всех Богов, как вещают, на четыре стороны крестом шли дороги. Куда? На круг улиц и на два моста через рукава реки. На улицах красовались завидные каменные терема для счастливой жизни. За улицами сделаны огороды и пашни в прорезях леса. Помня, где жили прежде отцы отцов, Горыня срубил каменный водопровод и слив грязной воды в каменные овраги недалеко от реки, в которые были запущены всякие невидные твари для очисти вони. За мостами тоже разровнены площади, на них посадили торговые Ряды. От Рядов вглубь земли на сто вёрст Горыня пролёг дорогами. И хлынул народ изнутри страны со своим товаром, и закипела жизнь в селении, имя которому придумалось тоже сразу – Горыни. Правду сказать, дальше мостов, внутрь селения, Горыня никого не пускал, ибо помнил завет отцов. И сами народы, пришедшие торговать, зайти на мосты не могли, начинало тошнить и бо́лить голову. И у горыничей тоже сначала болели головы. Болели-болели и, поболев, перестали; значит, обвыклись. И началась там жизнь, какую сулил Милан Горыня. Стали люди в поте трудиться, на половины побора стали строить общественные места – те дороги, баню, училище и другие. А на свою половину урожая, которую люди каждый год умножали и умножали, абы себе ведь, не ворону, стали жить в достатке. Стали плодиться по указанному порядку: не меньше трёх детей в роду, чтобы обродниться и заселить взятый остров горы, ставший вечным местом пришедшего племени. В последствии стали отселять избыток народу в глубь русских народов, для подкрепления ихней крови…

Всё было хорошо, но дружени вдруг поссорились. Ссору никто не слыхал, но слух всё же был. А случилось-то вот как. Возроптал вроде Любан Дубиня:

– Не хочу жить сто лет – мне суждено триста. – Уговаривал друженя Милан, но не уговорил. А как уговаривал:

– Мне открылись духи нашего предка Милана. Сношаюсь с ними теперенько всякий раз, когда надобно, а те сношаются с Богом. Вишь, Храм, якобы мной сооружённый! Я просил, а духи предков ломали гору, как резали масло. Храм из единой скалы мрамора, без единого соединения и разъединения, внутри, знаешь, полый. Водопровод прогрызли к каждому дому в недре скалы. Не чудо ли! Но чудо трудов стоило. Я вроде бы лишь глазами указывал, делай так, мол, и так, как надо мне, и животом тужился, ещё, мол, ещё. Резали скалы они, а я выбивался из сил от натуги. Вишь, как: без моих-то глаз, да без моего живота у них работа не шла. Но большие дела позади. Не уходи! Хорошо будем жить. Весело телом и духом. Никому не дам доступа в наше святое место. Сами будем ходить далеко, к нам будут подходить до торговых рядов. Дальше запрет отцов. Не уходи. Женись. Бери три жены – станет богатырское потомство. Не уйдёшь? – Но роптал Любан Дубиня: