Яна Дубовская - Последняя комната

Музыка нарастала, ритмы становились грубее, Эштон огляделся и понял что, похоже, только его одного привлекает странный танец – все остальные немногочисленные посетители, жадно пожирали глазами смуглую фигуристую танцовщицу, которая извивалась на соседних подмостках. Он снова перевел взгляд на ту, в красном, и обратил внимание, что в отличие от других девушек, которые поглядывали на клиентов, стараясь привлечь к себе их внимание, она смотрела куда-то вверх. Непроизвольно Эштон тоже поднял глаза к потолку, словно хотел разобраться в том, что же там такого интересного она видит. На потолке алым светом, в тон ее наряда, сияли искусственные звезды. Не заметив ничего кроме этих пошлых огоньков – неизменного атрибута такого рода заведений, – Эштон пожал плечами и отвернулся, сбрасывая оцепенение.

Он направился к барной стойке. Музыка, тем временем, поменялась, и девушка исчезла. Эштон просидел в баре еще довольно долго, осушая один стакан за другим, но не чувствуя опьянения, и ушел далеко за полночь.

***

Несмотря на то, что лето уже закончилось, погода стояла довольно теплая. Воздух днем прогревался настолько, что некоторые местные жители приходили на побережье, чтобы позагорать.

Однако сегодня море было неспокойным, а берег пустынным, лишь одинокая фигура виднелась вдали – мужчина неподвижно стоял у кромки воды или шел так медленно, что издали невозможно было разобрать.

Элисон сидела на старой деревянной скамейке и смотрела вдаль, на воду. Волны, подгоняемые несильным ветром, с легким шумом ударялись о берег, размеренно нарушая тишину. На какое-то время ветер стихал, и море становилось обманчиво спокойным, а воздух казался неподвижным. В такие мгновенья время словно застыло. Затем ветер снова принимался за свою работу, и вода приходила в неистовое движение, рассекая своим шумом тишину. В небе, громко крича, бешено носились чайки, но их крики действовали на Элисон успокаивающе.

Она приходила каждый день, вот так просто, посидеть у воды слушая птиц, глядя на воду, и ощущая кожей ветер, который прилетал, казалось, из самого сердца моря. Все это было, своего рода, ее лекарством от мыслей. Здесь она не думала. В те часы, что Элисон проводила на побережье, ее как бы ни существовало, она ощущала себя бесплотным и невидимым существом, которое является всего лишь частью чего-то необъятного, в чем она растворяется без остатка. В ее голове не было места мыслям, тревогам и целям. Одна лишь пустота наполняла ее. Пустота в голове, пустота в теле, и в жизни. Колючая, пронзительно острая, но такая же бесплотная и в тоже время обволакивающая как вода.

Она полюбила встречать рассвет на побережье, сидя на скамейке и наблюдая, как свет маяка тускнеет в лучах восходящего солнца. Отчего-то смотреть на маяк Элисон любила больше всего. Ей нравилась представлять, что в глухой темноте плавают корабли, для которых этот маяк является единственным проводником к берегу. Здесь, на побережье, она часто вспоминала Колина. Ей было жаль его бессмысленно прожитой жизни. Было жаль и своей жизни, которая становилась точь-в-точь такой же. На Элисон волнами накатывало ощущение, что она делает что-то неправильно, ощущение безысходности и этой проклятой пустоты. Но она не знала что делать, как что-то исправить, не видела выхода, да, честно говоря, и не было у нее сил что-то исправлять.

Время летело стремительно. Она почти не заметила, что лето сменилось осенью. Иногда она задумывалась о том, как поразительно быстро проходит время, утекает, словно вода в землю. Но Элисон не замечала времени уже давно. Не осознавала его, как не осознавала своего возраста. Ей казалось, что она всегда была одинаковой, что выключился в какой-то момент счетчик времени, а она этот момент пропустила и теперь навсегда остановилась в своем развитии. Единственное, чего ей хотелось, так это спокойствия.

Внезапно ветер усилился, и небо заволокло серыми тучами, сквозь которые солнце просвечивало бледным сгустком света. Воздух заметно похолодел, и Элисон поежилась в своей огромной вязаной кофте. Стоило одеваться теплее, все-таки уже конец сентября, подумала девушка. Но, несмотря на холод Элисон не сдвинулась с места. Ей нравилось ощущение, которое она внезапно испытала. Ей нравилось чувствовать хоть что-то.

Девушка достала из потрепанной сумки пачку сигарет и закурила. Последнее время она стала много курить. Много, даже по своим собственным меркам, но сигареты успокаивали, привычка являлась своего рода опорой, ориентиром в ее никчемной жизни. Глупо, но именно так и было.

Элисон глубоко затянулась и посмотрела вдаль берега. Темная фигура увеличилась в размере – человек приближался.

Спустя неделю после того как Эштон получил подтверждение новости о том, что дом во Флитвуде действительно не был продан, он оправился в Ланкашир. В его напряженном графике выдалось немного свободного времени, и, несмотря на то, что впереди его ожидали два крупных дела, которые предполагали череду судебных заседаний, Эштон решил на выходные поехать во Флитвуд, чтобы разобраться на месте.

Дом в графстве Ланкашир, в небольшом прибрежном городке Флитвуд, он получил в наследство от умершего брата своего отца, дяди Итона. Год назад старик скончался в больнице, куда попал незадолго до этого с обширным инфарктом, и с тех пор Эштон не появлялся во Флитвуде. Заботы о продаже дома он оставил местному агентству риэлтерских услуг, и, надо сказать, надеялся, что эта задача не окажется настолько сложной, но судя по всему, крупно ошибся. Эштон всерьез был уверен, что уже давно избавился от ненужного наследства, а вырученные за него деньги вложены в инвестиции. Во всяком случае, именно такие распоряжения он отдавал, и одному богу известно, с чего безмозглая секретарша, которая работала у него до мисс Нортон взяла, что дом продан. В любом случае, теперь очевидно, что это не так, и причина тому была настолько несуразна, что совершенно не укладывалась у Эштона в голове.

Хозяин дома Итан Уандер, был профессором Центрального Университета Ланкашира в Престоне и имел не вполне адекватное, на взгляд Эштона, хобби – он коллекционировал старинные вещи. Но если бы это действительно был достойный антиквариат! Так нет, Итан собрал в своем доме грошовое барахло, казалось, со всей Англии. Его особняк был напичкан хламом разной степени дряхлости: мебель, книги, картины, посуда, предметы быта, и еще куча всего, было только малой долей того, что вмещало в себя его двухэтажное жилище, которое само по себе представляло памятник далекого прошлого. После смерти хозяина дом остался в том же виде и Эштону, однако, не пришло в голову, что весь этот хлам станет препятствием для его продажи. Тем более не мог он подумать, что ему лично придется явиться во Флитвуд для решения этой, казалось, элементарной задачи. Но факт оставался фактом – никто из тех немногочисленных покупателей, которые в течение этого года заинтересовались данным объектом, не хотел покупать его. А продать дом Эштону очень хотелось.